Украденный трон

Тем временем Хорват прибыл в Петербург и подарил по две тысячи червонцев Льву Нарышкину, генералу Мельгунову и генерал-прокурору Глебову.

Эти двое доложили императору. Он похвалил их за честность, забрал себе половину из полученных денег и обещал потребовать в Сенате решения дела в пользу Хорвата. Он так и сделал. Бесчестный человек, мошенник и жулик, Хорват выиграл дело, а сотни несчастных переселенцев так и остались крепостными, другие сотни тех, кто думал перебраться в Россию, остановились, узнав, в какую кабалу попали их соотечественники.

Пётр узнал, что и Лев Нарышкин получил деньги. Он не только отобрал у него обе тысячи червонцев, но ещё и много дней издевался над шутом, то и дело спрашивая, куда тот потратил полученную взятку.

Пётр нисколько не скрывал этой истории, и она мгновенно разнеслась по Петербургу. Все смеялись над императором и его глупым шутом Нарышкиным. И в этом смехе исчезла та небольшая доля уважения, которой овеяно звание императора.

Думая об этой выходке, Екатерина решила, что злейшим врагом себе стал сам Пётр. Презрение к власти, её своекорыстию, издевательству над здравым смыслом — всё это так недалеко лежит от неподчинения и бунта...

Глава XI

Последнее время весь свой досуг Степан делил между хождениями по инстанциям и бесполезными просьбами об освобождении Ксении и посещениями её в крепости.

Прямо из Петергофа поехал он в Петропавловскую крепость, чтобы увидеть Ксению, поговорить с ней, узнать о её здоровье и самочувствии.

Впрочем, она никогда не отвечала на его вопросы. У неё находились для него дела, которые никак её самой не касались. То пошлёт его на Петербургскую сторону отправлять нищей старухе подаяние, то укажет, где семья разваливается и нужно строгое внушение главе, то скажет, где должно произойти злодейство. Он ездил по её поручениям, удивляясь её вниманию ко множеству судеб, никак её не касающихся. Когда он потом, выполнив её просьбу, бежал сообщить ей, она не только не благодарила за сделанное, просто не помнила ничего.

Степан привык к этому, только поражался силе духа этой женщины, пекущейся о стольких людях и совершенно не думающей о себе. Она спокойно и отрешённо сидела на соломе, изредка вытягивала стёртые в кровь кандалами руки и ноги, и казалось, эти болезненные потёртости нисколько её не беспокоили.

Проезжая мостом к крепости, Степан ещё издалека увидел тёмную толпу у ворот. Его коляску то и дело огибали люди, направлявшиеся к крепости. Холодок заполз в сердце Степана. Конечно же люди эти как-то связаны с Ксенией — не подумал, а скорее смутно почувствовал он.

Его коляска едва пробралась сквозь густую толпу народа у ворот. Степан высунулся в окно и разглядывал людей, собравшихся у крепости.

Толпа огромна, молчалива. То и дело подбегали зеваки, участники странного похода.

У самых ворот перед толпой в изумлении и тревоге двое стражников молча переминались, держа наперевес мушкеты.

Перед ними на колени падали женщины. Вся толпа состояла преимущественно из женщин. Подходившие тоже опускались на колени и молча, терпеливо стояли, ничего не говоря.

Впереди, закутанная в тёмную сермягу, держала на руках ребёнка молодая краснощёкая баба. Как и все остальные, она ничего не говорила стражникам. Не носился в воздухе говор и шум, молчаливая и грозная толпа вся опустилась на колени.

Степан бросил кучера с коляской, не доезжая до ворот. Проехать нельзя, толпа густела с каждой минутой.

Он протолкался вперёд и показал свою бумагу стражникам. Те молча отворили перед ним калитку в огромных кованых железных воротах.

За воротами крепости выстроились в две шеренги солдаты. Перед ними метался низенький грузный офицер.

Степан подошёл к нему и тоже протянул свою бумагу.

   — Что это там? — мимоходом спросил он у офицера.

   — Хотят юродивую видеть, — отрывисто бросил офицер.

   — Я иду к ней, извольте хоть одну женщину с ребёнком пропустить, — вскользь заметил Степан.

Офицер остановился, пристально поглядел на него.

   — Я послал гонца к императору в Ораниенбаум, — заключил он, — до тех пор не могу ничего предпринимать. Одна, ну, одну можно. Всех — нет. Впрочем, всем и в самой крепости не поместиться.

Степан вернулся к воротам и через отворенную калитку поманил пальцем стоящую впереди всех бабу с ребёнком на руках.

Она быстро юркнула в калитку.

Стоявшие за ней бабы заволновались, но скоро успокоились, увидев, что калитка захлопнулась.

Степан шёл с бабой по крепостному двору, знакомой дорогой свернул к казематам. Баба семенила за ним, молча и прерывисто дыша не то от страха, не то от волнения.

Двери казематов открылись, и Степан пропустил вперёд женщину. Она пробежала вдоль железных дверей камер и остановилась перед Ксенией, бухнулась на колени и протянула ей, до самой решётки, младенца.

Ксения, насколько позволяли цепи, приблизилась к решётке и грубо сказала:

— Иди, выздоровеет...

Баба подхватилась с колен и стрелой вылетела из казематного отделения.

Подошёл к решётке и Степан. Ксения отползла в угол, уселась на солому, обхватив руками колени и уткнувшись лицом в ладони.

На Степана она не обратила никакого внимания.