Украденный трон

Что он страшен, опасен кому-то, он догадывался уже давно. И, сопоставляя отрывочные слова, короткие случайные фразы, понимал, что его смерть была бы для кого-то избавлением. Избавлением от чего? Сначала думалось, что сторожа потому и дым пускают, когда закуривают свои вонючие трубки, шепчутся о чём-то.

«Извести хотят», — тревожно колотилось сердце. Извести — это запало ему в ум, душу, пугало смертельной тоской. Извести — он давно это знал, чуял, чувствовал, неясно ждал этого.

«И скорей бы уж», — думалось мальчику, ещё не жившему как следует, потому что разве можно назвать жизнью это сидение в тёмной каменной клетке. Неясная тоска по иной, другой жизни томила его. Он не знал этой жизни, но старался себе представить. И как люди ходят по вольному воздуху, как плывут в лодках и качаются в них и не в тёмном трюме, не в тесном закутке, а на открытом ветрам просторе, с незавязанными глазами.

Он барахтался в стремлении узнать другую жизнь, кидался к своим книгам, рассказывающим о житиях святых и распятии Христа, запоминал подробности из этих книг и старался понять их.

После посещения Екатерины он вдруг стал представлять себе женщин, девушек. О них много в его священных книгах. Он понимал язык этих книг. Стражи его не читали по-старославянски и на все его вопросы о той или иной подробности из житий либо отмалчивались, либо пожимали плечами, либо открыто смеялись...

Однажды ночью ему приснилась нежная дева, словно бы плывущая по голубому ясному небу, какое он видел на Ладоге. Она протягивала к нему руки, и лучезарная улыбка озаряла её милое, румяное лицо. И он всё тянулся к ней руками, молил её о чём-то несбыточном и неведомом, его руки соприкасались с её нежной плотью. Во сне всё его тело напряглось, он сквозь сон почувствовал, как плоть его, дремавшая до сих пор, налилась кровью и отяжелела, как потом благодатственно пролилась она потоком и как легко и благостно стало ему. Он проснулся оттого, что постель его под ним была мокра.

Над ним стоял один из сторожей и светил ему прямо в лицо огнём свечки.

— Чертовка на тебе ездит, — злорадно засмеялся он и отошёл, а Иван весь взмок от стыда. И оттого, что видение из сна не ушло, а стояло перед ним. Никто не мог ему объяснить, что с ним происходит, он боялся спросить у грубых своих сторожей.

Эти новые ощущения измучили его. Он перестал спать по ночам, плохо ел ту грубую пищу, что приходилось есть вместе со своими тюремщиками, стал раздражителен и неспокоен, в ответ на насмешки надзирателей замахивался на них ложкой и презрительной усмешкой выказывал к ним отношение. Иногда даже не сдерживался и кричал зло и дерзко:

— Смеешь ли ты, свинья, так мне отвечать! Я государь твой, здешней империи император!

Они заливались громким издевательским хохотом. Иван замкнулся, старался не замечать их презрения и насмешек. Но сторожа не унимались. Для них единственным развлечением было травить этого несчастного, вообразившего себя принцем и императором.

Он согласился на их уговоры и уже мечтал, как вырвется из этой мрачной каменной пещеры, заживёт другой жизнью. Но судьба судила иначе. Он должен был искупить своей гибелью то проклятие, которым одарила всё потомство своё его прабабка, старая царица Прасковья.

Глава X

С самого переворота Екатерина жила как на бивуаке. Благо, ночи светлые, белые, зимняя спячка сменилась летним бодрствованием, и Екатерина, как ранняя пташка, с шести утра уже была на ногах. На её письменный стол неукоснительно ставилась большая бронзовая чернильница, в большом бокале высились остро очиненные гусиные перья. У неё были секретари, она заваливала их работой, но больше всего ей приходилось писать самой. Указы, назначения, письма, записки, повеления... С раннего утра садилась она за письменный стол, и, когда наступало время завтрака, часть работы уже была переделана.

К восьми являлись вельможи за указаниями. И скоро Екатерина поняла, что справиться с ворохом дел одной ей не удастся. Надо приискивать людей, способных помочь ей.

Она перевела Сенат в Летний дворец, поближе к её покоям, чтобы самой лично присутствовать на заседаниях Сената. Уже на пятый или шестой день по воцарении она собрала сенаторов и приказал им доложить об обстановке в стране.

И первое, что услышала, — крайний недостаток в деньгах. Армия находилась в Пруссии, ей не платили жалованья уже восемь месяцев. Хлеб подорожал в столице вдвое против прежнего.

Екатерина вспомнила, как отвечала на все денежные претензии императрица Елизавета: «Найдите денег где хотите. А что моё — то моё». Она складывала денежки в свой кованый сундучок, хранила его как зеницу ока и никого не подпускала к своим сбережениям. Между тем везде в государстве чувствовалась нужда — почти никто из чиновников не получал жалованья.

Точно так же поступал и Пётр. Он вообще был скуп, даже у придворных предпочитал выигрывать в карты и очень радовался, заполучив лишний империал. А уж на государственные нужды и вовсе не обращал никакого внимания. Его интересы и его нужды были для него главным, а как живёт страна, это его не занимало.