Украденный трон

И сразу её мысли перекинулись на бывшую подругу Дашкову. Уж эта не упустит возможности вновь вписать своё имя в историю. Надо за ней последить, присмотреть, кто вхож в её дом. Недаром, когда дело коснулось Орловых и когда был раскрыт заговор Хитрово, Екатерина обратила свой взгляд прежде всего в сторону Дашковой. Правда, Дашкова болела в ту пору, когда состоялся заговор, и не выходила из дома, что подтвердили все допрошенные свидетели. Мало того, даже не встречалась с Хитрово и Рославлевыми. Но сообщила на прямой вопрос — примкнула бы к этому заговору против Орловых, ибо они стали её врагами с самого переворота. К сожалению, ничего не знала об этом.

И это её «к сожалению» Екатерина накрепко запомнила. Презрительно усмехнулась — что ж, она думала, что её пригласят разделить управление страной, её, которая вмешивается во всё и только путает? Взбалмошная, властная и самолюбивая, унаследовавшая характер Воронцовых, кичливая своей родовитой знатью?

Жаль, не разделила она участь своей сестры Елизаветы. Екатерина отправила рябую Лизку в Москву, в своё имение.

И снова усмехнулась Екатерина — Дашкова не постеснялась отнять у сестрицы имения, одно за другим, под тем предлогом, что той достаточно будет одной деревеньки.

Да, Дашкова скуповата, то и дело жалуется дипломатам на страшную бедность и нищету. Это она-то, наследница всех родовых имений Воронцовых, а заодно и Дашковых...

Екатерина ненавидела скупость и скаредность. Сама она была всегда щедрой, умела вознаградить людей и прекрасно знала, что любят в России подарки.

Эту истину она освоила с первых дней своего пребывания здесь. И всегда старалась одарить людей, близких к ней. Чем больше подарков и денег, цинично говорила она себе, тем преданнее человек. Каждого можно купить, лишь бы цена соответствовала. Шкурину построили новый дом, Екатерина подарила ему всю обстановку вплоть до дорогих картин, наградила его деньгами за то, что он в трудную для неё минуту отвлёк Петра пожаром своего собственного дома.

И Шкурин не подвёл её в самый тяжёлый час — запятки её коляски, в которой она ехала в Петербург, были заняты им, он остался верен ей во всё время опасного периода. И Екатерина не забыла этого — она умела быть благодарной.

Да, присмотреть за Дашковой не мешает. Уж не надумала ли она повторить свой исторический шаг и снова взяться за вознесение на престол российский нового претендента, чтобы хоть он разделил с ней, Дашковой, правление, чтобы при нём она стала первым человеком, министром...

Хлопот особых Иван не доставлял Екатерине, но озабочивал и заставлял подозревать всех и каждого. Екатерина, правда, держалась царственно, даже о подмётных письмах говаривала Панину: «Всё сие презрения достойно», однако доверяла больше своему внутреннему чутью, интуиции и всё чаще хваталась за талисман, подаренный ей юродивой.

С декабря 1762 года все тайные дела она поручила Панину. Более преданного, а также умного и рассудительного человека у неё пока не было.

Правда, его проект по ограничению воли самодержца она много раз поправляла, отдавала на переправку, тянула, но и не отказывала, а просто похоронила под грудой других дел. Ей вовсе не нравились мысли Панина об ограничении прав самодержца по шведскому образцу, но она умалчивала о своих тайных мыслях и ничего не говорила ему прямо. А он продолжал надеяться на её добрую волю. Она втихомолку смеялась над ним, большим, грузным, холёным, ленивым, но вслух только благодарила его за советы и обращалась к нему по любому поводу, выказывая самую большую монаршую милость...

И Панин прекрасно видел игру Екатерины. Но понимал и то, что его личная судьба всецело в её руках, и покорился ей из лени, из нежелания ввязываться в опасные политические игры, из сибаритства и холодности.

Зато он не упускал случая доложить императрице обо всех рапортах, присылаемых из Шлиссельбурга. Докладывал, что капитан Власьев и поручик Чекин стоном стонут от сидения при Иване, потому что кто же выдержит это заключение? Они толкуют и толкуют об отставке, а он удерживает их только повышением жалованья и чинов, уговаривает их повременить, ибо отпустить значило бы растрезвонить на всю Россию о содержащемся в тюрьме императоре Иване, хоть и отрешённом от престола, но имеющем на него больше прав, чем Екатерина.

Екатерина не полагалась только на доклады Панина. Она внимательно прочитывала все донесения тюремщиков и знала досконально, о чём они доносили. Моченьки нашей уже нету, писали тюремщики, отпустите ради Христа...

— Пусть потерпят, — говаривала Екатерина Панину, — пусть подождут ещё.

Чего она ждала, на что она надеялась, она и сама не знала, но смутно предчувствовала надвигающиеся события и опять сжимала в руке спасительную монетку. У неё уже стало привычкой в самые трудные моменты прикасаться к монетке. Она словно бы вливала в неё новые силы.