Укради меня у судьбы

Ну, да, часа три с обеда прошло. Но она ведь всегда ест из-под палки! Каждый раз — сплошные мучения и рычания, пока она по тарелкам размазывает кашу. А в супе вообще ковыряется так, будто клад хочет отыскать. Фигурно по краям тарелки выкладывает лук, морковь и морщится страдальчески, поедая каждую ложку.

Кухня наполняется запахами. Невольно сглатываю. Как вкусно пахнет.

— Ты когда в последний раз ела? — получается строго. Я не её папочка, чтобы контролировать. У Ивы виноватые глаза.

— Утром. Завтракала, кажется. А потом было некогда. Чашку какао выпила в кафетерии.

— Борщ! — Катька радуется. Можно подумать, ей гору шоколада предложили.

Красивый борщ, огненный.

— Андрей? — Ива держит в руках тарелку. Киваю в ответ. Хочу борща. И на кухне посидеть хочу, а не в столовой, как у нас, когда каждый сидит и дуется. Вроде бы всё правильно у нас, но пахнет какой-то невидимой тюрьмой. Мы никогда не едим на кухне. Не принято. У нас у каждого — своё место. Никто не сидит на табурете, качая ногами.

Катька дирижирует ложкой и подпрыгивает от нетерпения. Ждёт, когда и мы усядемся.

— Приятного аппетита, — желает Ива.

— Спасибо! — радостно ёрзает Катька и набрасывается на тарелку с едой, словно с голодного края.

— Катя, хлеб, — командую и вижу, как кривится её лицо. Я опять всё испортил.

— Пусть ест, как ей нравится. Пожалуйста, — Ива просит тихо, и я сдаюсь. К чёрту. Может, так и надо: просто получать удовольствие. Наслаждаться. Катька снова стучит ложкой радостно. На мордашке у неё — неземное удовольствие.

— А что у тебя ещё есть? — ну, я знал, что мой ребёнок — немного наивен и прост, но не настолько же? Но я снова глотаю слова нотаций под Ивиным взглядом.

— Картошку будешь? Я как раз грею. Видишь, сковородка стоит на медленном огне? Пюре и котлеты. Есть ещё голубцы.

Это какой-то кошмар, но мы и пюре едим, и котлеты. А потом пьём чай.

— А я даже руки не помыла! — хвастается вдруг Катька и крутит перед нами розовые ладошки.

— Это серьёзно, — хмурит брови Ива, но в глазах её плещется смех. — Надо наказать руки, что помыться не захотели перед обедом. Хочешь со мной посуду помыть?

— А я не умею! — смеётся моя дочь. Смех у неё — блестящие бусинки, что рассыпаются по кухне радостной дробью.

— А я научу, — улыбается Ива, — заодно и руки вымоем.

— Ой! Василий! — крутится юлой ребёнок. Кот прижимает уши, но терпит её поползновения. Мне хочется одёрнуть, но я снова сдерживаюсь.

А затем сижу, как дурак, смотрю, как Ива повязывает фартук с оборками моей Катьке, как они в четыре руки посуду моют. Вода летит во все стороны, Катька визжит, а я прикрываю глаза — так мне хорошо от этой возни. От простых и понятных вещей, почему-то давно забытых.

Здесь пахнет домом. Уютом каким-то. А может, это от неё такое ощущение — я пока не понял.

— Папа! Смотррри, какие у меня чистые ррруки, — Катька рычит забавно. Всё ещё ей не даётся по-настоящему этот тяжёлый противный звук. — А ты, папочка, тоже руки не мыл! Тебя надо наказать! Ты даже посуду с нами не мыл!

При слове «наказать» становится жарко изнутри. Словно кипятком плеснули. Я бы наказал. За тревоги. За Репина. Истерзать бы поцелуем эти невыносимо полные губы. Ощутить их мягкую шелковистость. Память хранит эти ощущения. Подбрасывает их, как хворост, в огонь моей крови. И я терзаюсь невозможностью осуществить желаемое.

У Катьки шило в заднице. Она скачет козлом на одной ножке. Благо, кухня немаленькая, позволяет ей развернуться, выплеснуть энергию.

— Придётся мыть, — притворно вздыхаю я и направляюсь к раковине. Нужно показывать ребёнку пример. И во всём быть честным. Иначе никак.

— А что у тебя здесь? — Катя уже вылетела из кухни и прямиком кинулась к пакетам, что стоят, как чужеродные предметы, в прихожей.

Она, не спрашивая, засовывает свой любопытный нос вначале в один, затем в другой пакет.

— Катя! — одёргиваю её. Это уже сверхнаглость. — Ты же помнишь: без спросу нельзя никуда лазать и трогать чужие вещи!

— Ну так интересно же! — разводит она руками. Железная логика. — Ой! Фотографии! Старые! — тянет она, альбом и ворох отдельных снимков. — Это твои, Ива?

— Можно сказать, да. Достались в наследство.

Но Катька теряет интерес к старым кускам бумаги быстро. Во втором пакете то, что пронзает её сердце навылет. Я вижу это по её глазам и по тому, как подрагивают детские пальчики. Она достаёт какие-то листики, цветочки, кружочки. Я вначале даже не понимаю, что это. Бумажные шаблоны?..

— Это заготовки. Вязаные мотивы, — объясняет Ива то ли мне, то ли Кате. — Из них я потом создаю платья.

Она достаёт из недр пакета ещё один.

— Хочешь посмотреть? — это уж точно к дочери. Но я бы тоже не отказался. Узнаю хотя бы причину, зачем она в город моталась. Катька в ладоши хлопает, а затем замирает с открытым ртом. Я тоже застываю. Это не просто красиво. Это шедеврально.

— И я такое хочу! — у Катьки почти слёзы на глазах. — У меня такого нет!