Укради меня у судьбы

Все единодушно считали его мерзким и неприятным. Я же Германа Иосифовича так не воспринимала. Да, он немного сплетничал на всех подряд и выдавал какие-то подсмотрено-подслушанные тайны. Да, он нередко показывал мне фотографии, где ловил компрометирующие моменты.

Для него это была забава и лекарство от скуки. У меня даже духу не хватало его упрекать за это. Но я не касалась темы отца. А он не спешил говорить об этом. Хотя я знала: нужно расспросить. Узнать побольше. Но каждый раз, как только я собиралась завести разговор, мне не хватало духу.

Но наступает момент, когда отступать уже некуда. Когда приходится принимать решения. Вытаскивать голову из песка. Потому что иначе можно задохнуться и погибнуть. Мой час пробил неожиданно. К таким моментам подготовиться нельзя. Нужно только стойко перенести удар, чтобы получить возможность для манёвра.

34. Андрей Любимов

— Каждый раз одно и то же, — голос у Алабая хмурый: он не любит проигрывать; ему не нравятся ситуации, которыми он не управляет. — Номер новый, кто за ним — не понятно. Отследить твоего поклонника невозможно: слишком коротки «визиты». И звонит он не по графику, а когда ему моча в голову ударит. Никакой схемы, связи, зацепки. Может, у тебя есть какие-то соображения? Куда ты влип, Любимов? Кому дорогу перешёл?

Я уже и сам голову над этим сушил. Никаких сложных сделок, ничего такого, за что ко мне можно было прицепиться. Но этот «кто-то» меня бесил. Я не чувствовал, что семья моя в безопасности. Я стал полным параноиком и подозрительным типом. Мне всё время казалось: ещё немного — и что-то произойдёт. Но всё оставалось на своих местах.

Сын исправно бегал в соседний дом по ночам. Не каждый день, но три-четыре раза в неделю — стабильно. Ива на эту тему говорить не желала — отмалчивалась.

— Я понимаю: ты волнуешься, — сказала она однажды, когда я снова завёл об этом разговор. — Да, это мучительно: не знать, что с твоим ребёнком и почему у него от тебя тайны. Но, поверь, я тоже их не знаю. А если бы и знала, вряд ли бы выдала. Сейчас важно лишь одно: ему ничего не угрожает. А остальное… наберись терпения и жди. Все тайны однажды вылезают из тени.

Лицо её тогда дрогнуло. Кажется, я понимал. У нас у каждого — свои скелеты. У Ивы их тоже не счесть. И она не спешила делиться ими. Откровенной её не назовёшь. Молчунья. Себе на уме? Я колебался. Но её поступки раз за разом ставили под сомнение каждый её шаг и взгляд.

Она волновала меня, тревожила, будоражила, как никакая другая женщина. Было в этом нечто болезненное, поэтому я боролся с притяжением, желанием следить, перестроить её жизнь так, чтобы она всё время была на виду, а я мог бы её контролировать.

Я желал её, как никакую другую женщину в своей жизни не желал. Может, это от дистанции, что пролегла между нами. Я знал: стоит сделать шаг, и, возможно, не будет расстояния. Исчезнет граница. Но я не делал попыток приблизиться. И она, к сожалению, даже не пыталась коснуться меня, пусть и мимолётно.

Что это? Игра? Я не понимал. Я видел: ей нравится, когда я прихожу в гости. Она бесхитростно радовалась, с удовольствием беседовала. Я всегда приходил с ребёнком, и она ни разу не выказала неудовольствия. С Катей они нежно подружились. Вместе смеялись, разговаривали, вязали. Я не хотел рушить этот хрупкий девчоночий мир, где им было хорошо.

Первое время я напряжённо ждал, когда же она покажет своё истинное лицо. Ждал и боялся появления искажённой версии Ивы. Боялся, что из неё выскочит испорченная женщина и разочарует меня. В какой-то момент я понял: я этого не хочу, не желаю, готов обманываться, лишь бы однажды не разочароваться, не сказать с горечью, что снова оказался прав.

Время шло, а она оставалась той же. Она не пыталась ни под кого подстроиться. Это мы обтёсывались и пытались как-то втереться в её жизнь. Я, чёртов Никита Репин, что и не собирался исчезать с её горизонта, старик Козючиц. Её приходящая прислуга. На этом круг избранных заканчивался.

Постепенно она знакомилась, вежливо здоровалась со всем посёлком, но больше никого не приближала к себе. Казалось, ей хватило тех, кто по воле судьбы оказался рядом.

Я дал себе зарок: либо я дождусь, когда она захочет со мной сблизиться хоть немного, хоть самую малость, либо успокоюсь, когда она сблизится с кем-то другим. Похвалю себя за сдержанность. За то, что не влетел в очередной раз в непонятные и болезненные отношения.

Но, как всегда, всё получилось не так, как я планировал, хотел, предполагал.

Ива позвонила поздно вечером. Мы почти никогда не разговаривали по телефону. По пальцам пересчитать можно её звонки и разговоры — кратковременные, как летний дождь.

— Андрей, — у меня всегда сердце замирает, когда Ива называет меня по имени. Кажется: так никто не умеет. По-особенному. Словно я… единственный мужчина с этим именем, — скажи Илье, пусть не приходит больше.