— Ба, да ты не немой! И не дурачок... Ну, идет. Я дам такую купюру, но с тебя причитается в этом случае, желтенький сынок, сдача. Четыре сотни. Купюра особенная, да не ломай головы... Все по справедливости. Отдай бумаженцию папочке. Он похвалит.
Клео насобирал по карманам четыре сотни.
В отделении банка «Небесная гарантия преуспевания» на улице Благочинных философов в Шолоне он попросил разменять купюру.
— Мальчик, — сказал приказчик. — Сожалею, но эти деньги отменены... Ненавистные японские оккупанты выпускали их до сорок пятого года, они объявлены французским казначейством недействительными. На улице, но не здесь, ты можешь продать эту купюру за двести пиастров, ну двести пятьдесят... Вот и все.
— А у вас есть такие, господин?
— Да, девять штук.
— Отдайте мне по сто восемьдесят?
— Я тебя предупредил относительно этих денег... Согласен. Но скажи о том, что ты собираешься сделать, почтенному бывшему депутату, твоему уважаемому отцу. Ты несовершеннолетний, и я не хочу выглядеть ловкачом.
Клео сбегал домой. Где лежат деньги отца, который ушел за вечерними газетами, он знал.
Через неделю Клео поджидал у веранды «Каравеллы» Мясистого носа с утра.
По дороге на почтамт внимательно осмотрел синий конверт. Никаких надписей или пометок. На полученном взамен ханойский штемпель.
Пачка в двести — двести пятьдесят японских банкнот и листок с мелкими буквами скользнули в короткие, словно обрубки, пальцы француза.
Мясистый нос выдал японскую пятисотенную без напоминания и даже сказал, что сдачи не надо.
— Почему ты так обожаешь эти купюры? — спросил Клео.
— Прочти-ка, желтенький умник, — сказал Мясистый нос.
И протянул мятый листок, покрытый мелковатым шрифтом. Типографский текст оповещал:
«Индокитайский банк настоящим уведомляет о приеме к паритетному обмену 500-пиастровые банкноты, выпущенные японскими оккупационными властями до 1 августа 1945 года от имени Индокитайского банка Франции. Учитывая настойчивые представления гражданской и военной администрации Китайской Республики (Формоза — Тайвань), располагающей таковыми банкнотами, они могут быть обменены по паритету на имеющие хождение в любом отделении Индокитайского банка Франции в течение шести месяцев, начиная с опубликования этого ордонанса...
Жан Лоран, генеральный директор ИБФ».
— Помалкивай об этом, — сказал самодовольно француз. — Листочки появятся завтра... Торопись наменять таких купюр, пока они идут за полцены... Ну, беги!
— У моего дяди, — сказал Клео, — таких около тысячи с лишним. Мне он не даст. И моим рассказам не поверит. А тебе продаст и по сто пятьдесят за штуку. Тридцать процентов прибыли мне...
Мясистый нос вытянул губы, усы ушли вверх, в ноздри. Сгрыз вафельный рожок от мороженого. Тронул галстук.
— Где твой дядя?
Клео подумал, носит ли француз оружие.
— В Шолоне, возле церкви Святой Катерины.
— Едем!
За мостом через канал У Кэй начинается улочка, вдоль которой тянется с одной стороны опутанный поверху колючей проволокой забор одеяльной фабрики «Ласковый тигр», а с другой — задворки лачуг, омываемые сточной канавой заводика по производству льда, лимонада и пива.
Водитель мотоколяски не услышал или сделал вид, что не услышал харкающее кряканье Мясистого носа, когда Клео саданул доверчивого дурака ладонью в горло. Вытащил из внутреннего кармана пиджака конверт с купюрами.
Хлопнул по плечу моторикшу, сосредоточенно смотревшего вперед.
— Остановись. Этому человеку плохо.
Волоча тяжелого француза под мышки, выбрался из коляски.
Грубо сказал:
— Уезжай быстро! Ты здесь никого никогда не видел...
Расплатиться означало бы проявить страх. Тело Мясистого носа он утопил в сточной канаве. У того оказался кольт вроде тех, которыми стучали, задевая деревянной кобурой о спинки стульев, официанты в Яркенде, в ресторане, где давали прощальное угощение отцу покупщики верблюдов.
Деньги отца Клео вернул на место. Написал записку, что по протекции учителя математики подыскал место младшего счетовода в текстильном магазине индуса на рынке Бентхань. Добавил, что начинает самостоятельную жизнь, дабы не сидеть на шее родителя, к стопам которого повергает почтительные сыновние извинения за доставленные огорчения.
Клео снял комнатушку на седьмом этаже дешевой гостиницы у рынка Бентхань на границе между французской и «туземной» частями Сайгона. В супной на первом этаже сторговал за двадцать тысяч пиастров дочь хозяина от наложницы. На девушке болталось европейское платье из тех, которые выбрасывают француженки. На правой щиколотке посверкивал оловянный браслет-цепочка, за который отец накинул полторы согни. Платье пошло бесплатно. Бедра у приобретенья выглядели тоньше рук, но круглое лицо сглаживало впечатление.