Клео заказал в супной куриную лапшу. Велел поднять миски в комнату. Сун Юй дернулась сама нести фарфоровые ложки и палочки для еды, а также коробок со специями, но
сказал, чтобы обслужила старая ведьма. Старой ведьмой была ее мать. Клео приметил, как задрожали ресницы девушки. И это ему понравилось не меньше, чем круглое, как луна, лицо с двойными ямочками и чуть длинноватым для китаянки носом. приказал ей съесть обе порции.Пока девушка тихонько хлебала, открыто пересчитал, чтобы она видела, остававшиеся деньги.
Ночью она лежала справа, как и полагается пристойной китаянке, одеревеневшая от страха, но он ее не тронул. Только вежливо справился, действительно ли девственница, как обещал отец.
Он приодел Сун Юй, откормил. Снова появился на веранде «Каравеллы», теперь с ней. Цены за девушку предлагали большие. Могли и отнять, но он решил рисковать, ждал друзей Мясистого носа. Должны же спохватиться...
Плотный француз в шелковой рубашке со шнуровкой вместо пуговиц присел за их столик и спросил, куда исчез человек, с которым Клео несколько недель назад отправился на моторикше в Шолон? Клео ответил, что Мясистый нос попросил свести со знакомым вьетнамцем у церкви Святой Катерины в Шолоне. Там он его и оставил... Он знал, что «люди» с улицы Катина в Шолон не сунутся, как это сделал от жадности Мясистый нос, по той же причине, по какой не совались «люди» из Шолона на Катина. Французам — французское, китайцам — китайское, вьетнамцам — вьетнамское. Клео сказал французу, что появился здесь в поисках компаньонов. Объяснил характер своих услуг — хранение имущества, если есть необходимость, в Шолоне и назвал цену.
Полгода испытывали.
Первое дело с французами стало и последним. После закрытия ювелирной лавки «Двойное процветание» в переулке Фамкинь, выходившем на Катина, запыхавшийся интеллигентного вида молодой человек постучался в затянутые решеткой двери. Срочно нужен подарок матери невесты. Наивная избранница в сиреневом платьице, европейском, явно католичка, как и владелица лавки, смущенно улыбалась рядом. Конечно, решетку раздвинули.
Остальное считалось делом троих французов, вломившихся из-за спин Клео и Сун Юй. Душа не болела. Лавка была вьетнамской.
Как и начало операции, отход прикрывал Клео. Но случилось непредвиденное. Отступая, поскользнулся, угодил ногой в сточную канаву. Боль пронзила лодыжку. Убегавшая за французами, как и следовало по плану, Сун Юй заметила это, хотя он ее не окликал. Кинулась назад, подобрала его пистолет, угрожая им, остановила ринувшегося на Клео хозяина с сыновьями. Младшего с расчетом ранила первым. Как только тот упал, вся семья кинулась к подростку.
Пятясь, подпирая Клео, Сун Юй отступала с выставленным пистолетом до Катина. Французы скрылись в противоположную сторону, на бульвар Нгуен Хюэ... У обувного магазина «Батя», освещенного и заполненного покупателями, остановила такси, откинула спинку переднего сиденья в двухдверном «Остине». Села назад, чтобы держать под прицелом шофера, втянула на переднее сиденье Клео. Какой-то дурак восхищенно сказал: «Революционеры...». Действительно, азиаты в этом районе не грабили.
Ночью в своей клетушке на седьмом этаже, где электрический вентилятор на потолке месил густой влажный воздух, пропитанный ароматами с рынка Бентхань, они стали впервые близки.
Богатые и сильные, они вернулись к депутату Лин Цзяо. В течение нескольких дней соседи, отец Сун Юй и его родственники, мать Сун Юй и ее родственники объедались на свадьбе, дремали или разговаривали под грохот гонгов нанятого оркестра, прикидывая будущее молодоженов, хвастались и лукавили, опьяненные беззаботностью и ленью. В разгар торжеств суповщик сказал Клео, что берется познакомить с человеком, покупающим особый товар за значительные суммы у клиента на Севере, в Ханое. Человек разыскивает толкового и решительного разъездного агента.
— Что возить? — спросил Клео.
— Оружие, — ответил суповщик.
— Кому от кого?
— Солидная фирма. Отправляет коммунистам. Но операция чисто денежная.
— Никакой политики?
— Никакой политики.
Через полтора месяца Клео повел от камбоджийской границы по протокам баржу. Сун Юй предупредила его, что ее отец донес об этом в жандармерию на Соборной площади за наградные.
Предстояла серьезная игра сразу и с тестем, и с французской армией, и с коммунистами.
... Кашель из-за пули, которую всадил караванщик Цинь в шею бывшего депутата Лин Цзяо, клокотал в скрюченном старике. Кантонец и сын Клео поддерживали его под локти. Пергаментные ладони, усыпанные коричневыми веснушками, раскачивались в такт шаркающим шагам.
Клео протянул отцу карманную плевательницу.
— В лифт на руках, — попросил он парней.
— Не беспокойтесь, господин Сурапато, — ответил кантонец.
В углу темно-вишневого «роллс-ройса» Лин Цзяо казался крохотным и безвесным, почти не приминая золотистого сиденья.