Укради у мертвого смерть

В фанерной выгородке за крохотным столом сидел кон­сул Николай Дроздов. Он был настолько высоким, что пряж­ка брючного ремня виднелась над столешницей, на которой ничего не лежало, кроме зажигалки. Глаза щурились от си­гаретного дымка. Курил консул, что называется, без рук. Сигарета перегонялась время от времени из одного угла губ в другой, только и всего.

—   Добро пожаловать, — сказал он. — Москва предупреж­дала о вашем появлении.

Севастьянов невольно вскинул брови. Что-то застывшее, неподвижное, словно вода в бочаге, стояло в дроздовских серых глазах. Явственнее и напористее ощущалась только их пристальность.

Севастьянов улыбнулся.

—   Почему вы улыбаетесь?

—   Думаю. Стал важной персоной, о которой предупреж­дают.

Дроздовские губы изобразили усмешку, которой не было в его глазах.

—  Вы, вероятно, нет, а ваше дело, — возможно. Вы ведь по банковской линии? Бухгалтером в сингапурское торгпредст­во?

Он отлепил створку массивного сейфа, в котором на по­лке лежала печать и одна-единственная тетрадка. Аккурат­ным почерком вписал Севастьянова. Дата прибытия в кон­сульский округ, предполагаемая дата отбытия, номер паспорта.

—   Вы с Васильевым ведь работали?

—   Вы знали его?

—    Васильева? Не только знал. Встречался. Любили его. Берегли как могли. От чужих...

—   Что значит — от чужих?

—   От своих не имели права. Вот свои и съели... Ведь он на пенсии?

—   Умер он, — сказал Севастьянов.

Тетрадка аккуратно легла назад в сейф. Дроздов сложил ручищи перед собой. Повертел зажигалку.

—   Мучился?

—     В ночь после кончины я ездил на дачу, где он помер. Думаю, случилось в одночасье. Может, во сне.

—    Вот чем утешаемся... Заберите паспорт. Больше не ну­жен. Просвещать относительно режима поведения в этой стране, думаю, не стоит. В этих краях вы бывали. Так что, будем считать, беседу с вами я провел. Хорошо?

—    Провели, — сказал Севастьянов, чувствуя симпатию к человеку, которого интересовало, мучился ли Васильев перед смертью.

—   Какие планы? Назад в гостиницу?

—   Не сразу. Есть передачка для Немчины, первого секре­таря. Потом уеду. Две деловые встречи завтра-послезавтра. И в Сингапур, на место.

—   Сейчас Немчину найдем. Погуляйте несколько минут по психодрому...

—    Погулять где?

—    По психодрому. Дорожка вокруг клумбы перед здани­ем посольства. Ошалеет человек от бумажек, выскочит, по­ходит, подышит на воле и снова в контору бумагу строчить... Да-а-а.

Севастьянов кивнул.

У двери на территорию посольства стоял аромат кофе, густой и давнишний. На тронутом ржавыми пятнами холо­дильнике была водружена попыхивавшая кофеварка.

—   Может, кофе? — сказал вдогон Дроздов.

—             Нет, спасибо, — ответил Севастьянов и вышел на со­ветскую территорию в Таиланде, над которой от зноя струи­лось марево. Солнце ослепило, а когда глаза привыкли к яркому свету, он различил старинное двухэтажное здание, похожее на колониальную виллу, с верандой, и асфальтовую дорожку между магнолиями и бугенвилями, по которой шла Клава.

Дроздов ладонью попробовал стеклянный отстойник ко­феварки. Плеснул кофе в чашку. Ложки не разыскал, куда-то пропала. Зацепил сахар щепотью. Размешал концом шари­ковой ручки. Ссутулившись, чтобы глядеть не в стену, а в окно, отхлебнул, обжигаясь.

Бухгалтер на посольском дворе шел прямиком к Клаве Немчине, работавшей библиотекарем. Дроздову нравилась Клава, но знал об этом только он сам.

Консул наблюдал, как двое сошлись на крыльце.

Он поставил чашку на холодильник. Вернулся в кабине- тик. Набрал две цифры по внутреннему телефону, сказал в трубку:

— Павел? Тебе передачу доставили... Кто? Севастьянов. Есть такой бухгалтер международного уровня... Что? Валют­чик? Ха-ха... А ты с ним знаком... Где сейчас? Да во дворе, с женой твоей разговаривает... Алло, алло!

Дроздов помотал головой. Не дело, если телефон разъ­единяется сам по себе. Следовало сказать связистам.

Когда консул вернулся к чашке с кофе, в окне обоих не было видно.

Что-то тянуло душу, как для себя определял такие состо­яния Дроздов, из-за проезжего бухгалтера. Напоминание о Васильеве? Горечь от поражения, которое, несомненно, по­терпел этот сильный человек? Севастьянов, конечно, мелочь. Не шевельнулся, хотя и работал вместе с Васильевым, чтобы побороться за справедливость Да и один он совсем, наверное. А если быть справедливым? Он, Дроздов, на его месте — что же, шевельнулся бы? Нет, не шевельнулся. Как не сделал это­го, когда был привлечен к участию в «теневом» расследова­нии «дела Васильева», хотя обозначить дело следовало бы другим именем.

Дроздову было известно, что операции по кредитованию развертывались формально под руководством человека из разряда тех, о которых в те времена говорили как об автори­тетных, забыв прилагательное «опытный». Дела велись ши­роко и смело. Васильев, его заместитель, мог радоваться.