Укради у мертвого смерть

—     О, небо! Какое удовольствие! — крикнул коренастый Чан, воздевая короткие руки над штурвалом, из-за которого цепко следил за рассадкой матросами пассажиров. — Госпо­дин Лябасти! Госпожа Чунг! Да вы обедали сегодня?

Он говорил по-китайски, и вопрос, старинное деревен­ское приветствие, вылетело так, как если бы на любом другом языке сказал «добро пожаловать».

—   Спасибо, старший брат, — ответил Лябасти.

Духи Барбары на палубе улавливались острее.

Да Суза, сын португальца и китаянки, считал себя до­брым католиком, но над рубкой держал красный алтарьтабличками имен конфуцианских предков. Случается ведь и богородице вздремнуть, а люди как раз и совершают ошиб­ки, и некому их защитить. Судьба, конечно. Но если христи­анский покровитель почивает, может, бодрствует другой?

—   Ох, спасибо, господин Лябасти! Какое преуспевание! А вот вы выглядите молодым и здоровым... Ах, как хорошо! Но, должен сказать, у вас только один сын. Всего один! Не поду­мывает ли уважаемая старшая жена господина Лябасти под­ыскать ему еще и младшую ради преумножения его потом­ства?

—      Рули внимательно, — сказала Барбара, принимая с подноса у юнги стакан с лимонным соком. — Уж не считаешь ли ты, что мадам Лябасти метит в меня?

Они рассмеялись все вместе. Да Суза чуть круче, чем нужно, положил штурвал, расходясь с моторным сампаном, перегруженным матросами в увольнении. Барбару присло­нило к плечу Бруно.

—    Сядем? — спросила она.

Едва нашли два свободных пластиковых стула, привин­ченных к палубе, да и то с наветренного борта.

Ее волосы иногда забрасывало на щеку Бруно.

—    Нас становится слишком много на этой земле, — ска­зал он. — Помню времена, когда Чан отваливал с десятком туристов и благодарил богов за хороший бизнес...

—   Становится больше стариков... Род людской стареет, а не увеличивается.

Чуть отвернувшись, она смотрела на море. Волосы, отда­ющие ароматом хвои, почти касались его губ.

—    Зачем ты хотел увидеть меня? — спросила Барбара на французском. На этом языке интимное «ты» звучало опре­деленнее, чем на английском.

Бруно грустно улыбнулся. Она торопилась. Чтобы поско­рее покончить с разговором, наверное. Молчал.

—   Мне нравится думать, что ты — француз... Хотя я знаю, что ты вовсе не француз, даже имея французский паспорт, который французский консул считает подлинным. Но кто ты на самом деле...

Они обходили верфи «Кеппела».

—   Дальний берег... Дальний Восток... Марина Раскова, — она вслух разбирала огромные надписи на бортах сухогрузов в ремонтных доках. — Может, и русский, верно?

Бруно положил тронутую рыжеватой порослью ладонь на ее руку. Барбара мягко вытянула ее, провела пальцами по щеке Бруно.

—   Хватит, дорогой. У нас ничего не получится...

—   Я испытываю глубокое чувство, Барбара.

—   Видимо, это правда... Я даже жалею об этом.

—   Жалеешь? Почему?

Да Суза правил мимо острова Сентоза, на холмистой вершине которого лорд Маунбеттен принял капитуляцию генерала Итагаки. Как раз когда Бруно начинал карьеру, если можно назвать карьерой оказавшуюся, в сущности, нелепой и необычной жизнь. А Барбаре предстояло появиться на свет через пять лет, и первая война для нее была во Вьетнаме. Какая по счету для него?

Он почувствовал себя старым.

—    Бруно, дорогой, ты-то знаешь, что для нас, евроазиатцев, западная ах-любовь просто ничто...

Сентоза уходил влево. Мористее, над серыми трубами нефтеперегонных заводов вырывалось, зависало в небе и гасло желтое пламя.

—   Ты такая вдумчивая, Барбара, и торопишься, не взве­сив...

Ветер обрывал слова, которые он почти шептал от отчая­ния.

—    Ну, пожалуйста, Бруно... Ты хочешь правды? Так вот... Что за цена для мужчины, настоящего мужчины? Если не деньги за одну ночь с леди-для-удовольствия, то — память? Возможно, с грустинкой... Ничего больше. Секс в этом ми­ре — развлечение, удовольствие. Как тонкое вино, изощрен­ная пища. А я не на один обед. Мне нужно нечто большее, чем восхищение твоей силой и могуществом, твоей элегантно­стью и щедростью. Может, я такая женщина, которая не нуждается в защитнике. И потом...

—   Мой брак, Барбара, давным-давно формальность. По­зже я смогу получить развод.

—     Дорогой, на любовницах в Азии никто и никогда не женился... Да я бы стала и плохой подругой. Ведь ты ищешь любви. Ложь разрушит обоих... Когда я встречу человека, для которого просто захочу быть всем, чем он только пожелает, сделать все, что захочет, вот тогда...

На островке Кусу, где да Суза высаживал туристов смот­реть пагоду, построенную прокаженными, она ходила с ним как с ребенком за руку. Не отпустила, когда черный козел, обретавшийся при монахах, перегородил тропинку, и Бруно оттягивал его за рога в сторону. Она не засмеялась. У нее болело за него сердце. И он понял: это его поражение.

Хитрый да Суза прислал ему пива. Когда Бруно оглянул­ся, чтобы поблагодарить, капитан сочувственно развел рука­ми, закатив глаза. Как бы говорил: твой бог спит, ему не до тебя, а когда проснется, будет поздно.

—   Ты была первым и главным пунктом в моем большом плане, ° сказал Бруно на пирсе.