Укради у мертвого смерть

Титто являлся резидентом фирмы «Деловые советы и защита» в Триесте, где находился последний этап тропы, по которой двигались из Сингапура через третьи банки или юридические конторы, переводами или посылками с налич­ностью на номерные счета в швейцарских банках деньги, избегавшие огласки. Тропа, принадлежавшая Бруно Лябасти, приносила обильные выручки. Кроме того, Титто, буду­чи последним в цепочке, сводил сведения о таких вкладах воедино и передавал их в электронную память фирмы, в которой они классифицировались лично Бруно Лябасти. Дальнейшее Титто не касалось.

Ограниченная компетенция итальянца предполагала, что за его работой наблюдает известный одному Бруно «глаз». Профессионал, умудренный многолетним опытом работы в итальянской военной разведке, резидент опреде­ленно знал это, и последовавшее от него предложение встре­титься на территории за «железным занавесом» ничего, кро­ме желания повидаться с Джефри вне пределов досягаемости «глаза», означать не могло. Нечто подобное в романе Дюма проделали мушкетеры при осаде Ла-Рошели. Недружествен­ная земля в таких случаях наиболее безопасная. Так это дело растолковал для себя Джефри, когда согласился на крюк в полтора суток в ответ на телеграмму Титто, отбитую во Франкфурт.

—   Где будем жить? — спросил Джефри.

Титто уверенно выруливал красную «альфа-ромео» вдоль огромного поля, примыкавшего к аэродрому. Под колеса несло обрывки бумаг, какого-то тряпья, к черным деревьям прибивало мусор. Отворачиваясь от пронизывающего ветра, сутулясь, за кюветом переминались полицейские в синих полупальто, выстроенные для охраны ожидавшейся персо­

—    Гостиница «Славия». Улица Светог Саве. Шестой этаж. Человек, с которым я предлагаю вам поговорить, придет в банк на улице князя Милоша завтра в девять тридцать утра. Ваш самолет во Франкфурт в двенадцать без четверти.

—   Вы не сказали, какой это банк на улице князя...

—     Милоша... Здесь нет других банков, кроме государст­венного, — сказал Титто.

—   Контакт?

—    Если вы захотите на него выйти, обратитесь как бы за советом относительно обмена мексиканских долларов к че­ловеку, который, рассматривая доску с курсами валют, будет тыкать тростью в линию, обозначающую стоимость мест­ных денег в немецких марках. Здешние деньги называются динары... Он сделает это несколько раз, как бы по бестолко­вости, соображая и высчитывая.

—     Допустимо ли махать тростью у табло с валютными курсами? Жест мог бы быть поскромнее, что ли... незаметнее.

Титто передернул плечами, удобнее устраивая капюшон между спиной и сиденьем.

—     В банке на улице князя Милоша нет ни светового, ни тем более электронного табло. Курсы пишут мелом на чер­ной доске. Курс утверждается начальством раз или два, мо­жет, три раза в сутки. Поэтому в табло нет необходимости. В операционном зале... Я думаю, где-то в недрах банка, где сидят эти начальники, табло, видимо, есть. Но оно секрет, для посвященных.

Титто деликатно замолчал, уважая раздумья гостя.

А мысли Джефри, спровоцированные рассказом о поряд­ках в коммунистическом банке, закрутились вокруг новости о возвращении в Сингапур Севастьянова. Русский, всего ве­роятнее, и диктовал по телефону из охраняемого КГБ потай­ного логова исправления на грифельной доске с курсами, но только в московском банке. Удивительное, поразительное упорство не соглашаться с жизнью из-за идеологических шор, не вникать и приспосабливаться, а оспаривать и изда­вать предписания, какой ей быть!

Насколько Джефри помнил покойного Васильева и этого, его молчаливого помощника Севастьянова, ребятам нельзя отказать в финансовом целомудрии, строгой операционной дисциплине. Но анализируя действия обоих в пору их актив­ности на кредитном рынке, Джефри пришел к выводу: обла­дают замедленным рывком в финале операции, топчутся перед целью, как раз когда она становится достижимой. Пси­хороботы русских банкиров не указывали на отсутствие сме­лости. Оставалось предположить другое: кто-то сбивал их с толку, а может, и останавливал, не давая санкции на дейст­вия. Наверное, в их стране права финансистов нуждались в такой же защите, как и права человека.

Кто такой Севастьянов? Чтобы выжить после потери 18 миллионов, подписал вместе со своим начальником Василь­евым документ, доказывающий, что обстоятельства на кре­дитном рынке в Сингапуре сложились хуже, чем предпола­галось. Идеологическая двойная бухгалтерия сработала: дело закрыто, хотя деньги зависли в неизвестности. Их не потеряли ни Васильев, ни Севастьянов, поскольку, как было известно Джефри, русские работают не за проценты или премиальные. Севастьяновское назначение, возможно, сви­детельство понижения доверия к нему из-за неудач покрови­тельствовавшего Васильева. Упадок излишне «капиталисти­ческого» шефа стал под ударами коммунистических начальников, стремившихся обелить се­бя. И если допустить, что Севастьянов вознамерится тронуть «старые струны», Москва сама же его осадит.

Джефри зевнул. Титто тихонько насвистывал шлягер времен вьетнамской войны «Для влюбчивого сердца впереди опасность».