Украина 1991-2007: очерки новейшей истории

Итак, дебют Украины на международной арене в качестве самостоятельного государства был крайне сложным, противоречивым и временами драматичным. Тем не менее он состоялся. Украине удалось избежать острых конфликтов с крупнейшими игроками в геополитической игре и найти свою нишу в международных отношениях. В то же время ей еще предстояло добиться внешнеполитической самодостаточности и реального равноправия в отношениях с ведущими странами мира.

Кто такие украинцы и чего они хотят: проблемы формирования нации

«Кто такие украинцы и чего они хотят» — так называлась брошюра, изданная Михайлом Грушевским в 1917 г. В ней он пытался пояснить стремление украинского движения к созданию собственного государства. Пояснить, кроме всего прочего, и самим украинцам. В 1991 г. название этой брошюры оказалось на удивление актуальным — более чем семь десятилетий спустя украинцам нужно было понять, кто они как нация и к чему эта нация стремится — эта проблема была общей для всех без исключения стран, возникших на постсоветском пространстве. Афоризм деятеля итальянского национального объединительного движения второй половины XIX века Массимо Д’Ансельмо «Мы создали Италию — время создавать итальянцев» был вполне применим к Украине 1990-х.

Стартовые условия для «создания украинцев» в начале 1990-х были весьма непростыми — не только из-за начавшегося социально- экономического кризиса, который, конечно же, сказался на процессе формирования гражданской нации, но также из-за целого ряда культурных, идеологических, социально-психологических, политических факторов, возникших как результат сложной, противоречивой и трагической истории. Перечислим лишь некоторые из них.

Одной из наиболее серьезных проблем был низкий уровень национального самосознания самих этнических украинцев и соответственно — их способность к мобилизации под национальными лозунгами. Наиболее объективные аналитики никогда не рассматривали результаты референдума 1991 г. как прямое подтверждение уровня национального самосознания украинцев — голосовали не столько и не только за независимую Украину, сколько против союзного центра. По выражению английского исследователя Эндрю Вилсона, украинский национализм (то есть национальное самосознание в широком смысле) был в Украине «верой меньшинства»[89].

Украинский язык вследствие десятилетий политики создания «новой исторической общности — советского народа», обернувшейся для Украины культурной русификацией, особенно в 1970-е — 1980-е гг., имел крайне низкий социальный статус, ассоциировался с языком села. В 1989 г., отвечая на вопросы Всесоюзной переписи населения, 87,7 % этнических украинцев назвали украинский язык родным, остальные предпочли русский. При этом культурные границы собственно украинского языка на бытовом уровне размывались так называемым «суржиком» — смесью украинского и русского (в западных регионах — еще и с вкраплениями польского), количество населения, разговаривающего на этом языковом гибриде, не поддается учету. Присутствие украинского языка в науке, особенно в точных и естественных дисциплинах, было минимальным. Украинская культура на момент обретения независимости была сведена или к фольклорным формам, или облачена в одежды «социалистического реализма». Национальная украинская пресса, телевидение, книгоиздание, играющие основную роль в национальной консолидации, пребывали в плачевном состоянии с точки зрения качества и масштабов влияния — в этом они значительно уступали русскоязычным медиа.

Система образования, которая во всем мире играет неоспоримую роль в формировании основ нации, в советской Украине также работала на создание «новой исторической общности», при этом она служила мощным средством языковой русификации украинцев. К 1989 г. доля учеников в школах с украинским языком обучения составляла 47,5 %, то время как доля украинцев в составе населения УССР — 72,7 %. Эти школы в основном находились в селах и маленьких городах. В двух крупнейших индустриальных центрах республики (Донецке и Луганске) украинских школ на этот момент не было вовсе, хотя доля этнических украинцев здесь составляла более 50 %.