Общее состояние украинской культуры, языка и, соответственно, национального самосознания, дало основания многим украинским и зарубежным исследователям охарактеризовать Украину начала 1990-х как постколониальную территорию. Фактически перед обществом и государством стояла задача «украинизации» самих украинцев, что предполагало определенные приоритеты в культурной и образовательной политике, которые всегда можно было истолковать как предоставление привилегий «титульной нации». При этом в обществе незримо сложились две огромные группы, интересы которых в строительстве нации не совпадали. Одна, представлявшая большинство населения, состояла из этнических украинцев. Это была титульная нация, давшая название государству и претендовавшая на ведущую роль в создании политической или гражданской нации. Считалось (и вполне справедливо), что до 1991 г. национально-культурные, а значит и социальные, права этой нации были ущемлены. В этом случае речь шла о восстановлении исторической справедливости. Другая группа, этнические русские, представляла собою привилегированное в культурном отношении меньшинство, которое могло утратить свой привилегированный культурный статус вследствие «украинизаторской» политики государства. Одновременно удовлетворить интересы этих двух групп было крайне сложно, если вообще возможно, по крайней мере в короткие сроки.
Еще одним фактором, значительно усложнявшим реализацию национального проекта в независимой Украине, было уже упоминавшееся регионально-культурное деление страны. Русскоязычный индустриальный восток Украины, промышленно-аграрный юг, где преобладала смешанная языковая (и культурная) идентичность, аграрный украиноязычный и «суржиковый» центр (области, располагавшиеся по периметру вокруг Киева) и аграрно-промышленный украиноязычный запад, — это только самое первое приближение к культурно-языковому разнообразию, влиявшему на характер формирования украинской нации. Стоит упомянуть и о том, что, по данным социологических исследований, в 1994 г. до 34 % этнических украинцев языком повседневного общения называли русский и около 40 % — украинский. Добавим к этому наличие компактно расположенных национальных меньшинств, требующих удовлетворения их национально-культурных прав, и вполне четкое разделение по линии украиноязычное село — русскоязычный город (возможно, за исключением Западной Украины), проходящее поверх региональных границ, и станет понятно, что задача, стоявшая перед новым государством, требовала чрезвычайной осторожности, тактичности и в то же время решительности.
Наконец, удержавшаяся у власти номенклатура, использовав лозунги национального движения в собственных интересах, не знала, как эти лозунги претворять в жизнь, хотя и стремилась к этому, особенно в Киеве, понимая, что «национализация» власти — это и ее легитимация. По привычке она стремилась к директивнокомандному стилю в строительстве нации, полагая, что принятием законов, обеспечивающих внедрение украинского языка в разные сферы жизни, и введением ряда важных государственных символов можно удовлетвориться. Ее в этом вполне поддерживала бюрократия — от центра до местного уровня, для некоторой ее части создание украинской нации на уровне «виртуальной реальности» и бумажных отчетов по директивам было вполне достижимой задачей, для другой — удобным способом имитации или тихого саботажа административной «украинизации».
Украинская национальная интеллигенция (часть которой вполне комфортно срослась с упомянутой номенклатурой еще в советское время, а часть из оппозиции перешла в структуры власти) также имела весьма смутные представления о пути, который нужно пройти, чтобы превратить население в нацию. Впрочем, у нее были готовые рецепты, созданные в эпоху «побуждения наций» второй половины XIX — начала XX ст. Поэтому часть этой интеллигенции выбрала привычную просветительскую деятельность образца XIX ст., погрузившись в мир приятных иллюзий и культурнического мессианства, часть удовлетворилась второразрядными постами в государственной системе, часть вновь ушла в оппозицию власти, периодически раздражая ее напоминаниями о продолжающемся упадке украинской культуры и языка.
Впрочем, не следует забывать о сотнях и тысячах представителей интеллигенции, которые каждый на своем месте изо дня в день занимались именно тем, что называется строительством нации — оно происходило больше в школьных классах, в редакциях газет и издательствах, в вузах и кабинетах ученых, чем на политических трибунах или в коридорах власти.
«Создание украинцев» начиналось как восстановление культурных прав титульной нации еще на исходе советской власти. В октябре 1989 г. под давлением национально-демократической интеллигенции был принят «Закон о языках в УССР», о котором говорили, что он «дает право иметь право» и который фактически заменил конституционную норму об украинском языке как государственном и конкретизировал ее целым рядом важных положений, усиливавших статус украинского языка. Статус русского языка остался нерушимым.