Украина между Россией и Западом: историко-публицистические очерки

К сожалению, не более нравственной в целом оказалась и элита творческая, которую принято считать совестью народа. Столь высокой аттестации соответствуют далеко не все ее представители. Многие согласны служить тому или иному режиму не потому, что их к этому принуждают, а потому, что сами того очень хотят. Ведь не обязательно славить. В то время как одни безудержно восхваляли советскую власть, другие были более сдержанны в выражении своих эмоций. А третьи и вовсе помалкивали. Власть могла вынудить замолчать критически настроенного к ней писателя и даже посадить его в тюрьму, но не могла заставить его петь ей осанну. Выбор идеологии творчества оставался за ним. Мог писать приключенческие романы, лирические стихи, прозу, исторические повести. Мог писать для будущих поколений и не выставлять на суд современников. Наконец, мог вообще не писать. Все это было его суверенным правом, и ссылки на то, что партийные чиновники диктовали свои условия, не являются оправданием. Нельзя творить по принуждению. По принуждению можно не творить.

Когда многие из неожиданно «прозревших» ссылаются на сложные обстоятельства и отсутствие в советское время свободы творчества, они, как правило, имеют в виду свободу, дозволенную сверху. Но для истинно творческой личности, имеющей свои убеждения, такая свобода не имеет определяющего значения. Ее наличие или отсутствие может облегчить творчество или усложнить. Главной и единственной свободой всегда является внутренняя — та, которая позволила Т. Шевченко сделать признание: «Караюсь, мучусь, але не каюсь», а А. Пушкину заявить: «В мой жестокий век восславил я Свободу / И милость к падшим призывал».

Философ И. Ильин утверждал, что человек, лишенный чувства внутренней свободы, не может быть творцом. Отечественная действительность не подтверждает его бесспорность. Пример большинства украинских писателей и поэтов советского времени с ним и вовсе не согласуется. Творили же, и неплохо.

Как Д. Павлычко, у которого все лучшее, что он написал, относится к периоду советской несвободы. Многие его стихи откровенно апологетические, отражающие безмерную благодарность автора «братам з-поза Збруча» за то, что ему, сыну простого лесоруба из Карпат, «всміхнулась доля люба, у сяйві Кремлівських зір». Прославлял Москву «за свободоносну вроду» и «волю українського народу», воспевал В. Ленина, в котором «всей своей плотью и кровью Правду великую мы обрели». Призывал верить, что «Ленин — будущее земли», «подобный солнцу», и стоять на этом следует «неколебимо». Клеймил бандеровскую диаспору, свившую за океаном враждебное Украине гнездо и собиравшую из «шматків тризуб, розбитий об гранітну нашу дружбу».

Это после обретения независимости Д. Павлычко стал утверждать, что он бандеровец и будто бы даже служил в их отряде. В предисловии к трехтомнику собрания его сочинений, вышедшему в 1980-е годы, сказано (несомненно, с его слов), что слухи о связях поэта с бандеровцами — не что иное, как наветы недругов. Сам Дмитрий Васильевич называл их «злісними наклепами» и даже угрожал привлечь распространителей к ответственности. Судя по тому, что ему удалось сделать в советское время головокружительную общественно-политическую карьеру, его заверения в идеологической непорочности были тогда безоговорочно приняты. В течение многих десятилетий он был не только комсомольско-партийным поэтом, но также общественным и государственным деятелем. Избирался членом ЦК ВЛКСМ, депутатом Верховных советов СССР и Украинской ССР.

Признаюсь, услышав от Д. Павлычко признание в бандеровском прошлом, я не поверил в его правдивость. Принял за поэтический образ. Но случайно наткнулся на статью его школьного товарища М. Ковальчука в газете «Советский пограничник» от 22 февраля 1991 года, в котором тот приводит свидетельства в пользу нынешних показаний Д. Павлычко. Оказывается, связи «з бандеровскою зграєю» будущий трубадур советской системы таки поддерживал в 1948 году. Тогда же он отказался вступать в ЛКСМ, заявив, что теперь делать этого не станет, а дальше видно будет.

Феномен Д. Павлычко не поддается здравому объяснению. Нормальному человеку невозможно представить, чтобы кто-то несколько десятилетий восхвалял советскую власть, сочинял в ее честь хвалебные оды и при этом был ее тайным врагом. Но получается именно так. Когда он ныне заявляет, что «російська мова була мовою окупантів», а Россия триста лет топтала и унижала наших украинцев, это не какое-то чудесное прозрение, посетившее его на старости лет, но мировоззренческая позиция, обретенная еще в бандеровском схроне.

Мне искренне жаль Дмитрия Васильевича. Получается, он отрекся от самого себя. Ведь все лучшее, что ему удалось в поэзии, он создал в советское время. В его творчестве того периода не было даже и полунамека на отсутствие в стране свободы. Сейчас он утверждает, что это «тому що над нами стояли». Но звучит это неубедительно, фальшиво, особенно если учесть, что и сам он принадлежал к тем, кто стоял над другими.