Я стал задавать себе вопросы: вот эти тысячи благополучных людей, которые снуют по улицам, делают покупки в магазинах, сидят в кафе, едут мимо в своих машинах, они кто — трудящиеся или буржуазия? Если это буржуазия, почему ее так много, и где хоть один представитель эксплуатируемых классов? А если это эксплуатируемые, боюсь, наши люди освобожденного труда охотно поменялись бы с ними местами.
Излишне говорить, что для принимающей стороны и вообще для каждого, с кем нам довелось вступить в общение, все мы были «рус-со». Я кому-то объяснял про Украину, перечислял украинских спортсменов, мой слушатель мучительно морщил лоб. Ему точно было известно, что эти спортсмены русские. Украина — член ООН, настаивал я, но, по-моему, собеседник решил, что в мой источник информации вкралась опечатка. Кажется, тогда я впервые ощутил обиду: выходит, что бы ни сделали украинцы, слава все равно достанется русским. Если бы нас всех за границей называли «советскими», обижаться было бы не на что. Но словечко не привилось, ничего не поделаешь.
Я вспоминаю свой первый выезд за рубеж как исключительно важный. Именно там я сказал себе, что есть фундаментальные вещи, которые поважнее ракет, стоит на них обратить внимание. Возможно, с моей стороны это было запоздалое открытие, но лучше поздно, чем никогда. А следом явилась и другая мысль: если вынести за скобки итальянскую теплую зиму, Украина в остальном имеет относительно близкие с Италией природные условия, Италия — что-то вроде сильно увеличенного Крыма, причем почвы у нас лучше и всякого рода ресурсов больше. Почему же мы не имеем у себя того, что имеет Италия? Уж не виновато ли в этом наше самое справедливое в мире общественное устройство, наша самая совершенная в мире социальная система, наша Великая Октябрьская Социалистическая Революция? Может быть, мы уже 70 лет энергично движемся в боковой тупик человечества и вот-вот упремся в стену?
В каком-то смысле я вернулся из этой поездки другим человеком. Меня начали интересовать темы, дотоле от меня далекие. Далекие, но все же не полностью чуждые, поскольку занимали меня в юности, до поступления на физтех. Сильно в них погрузиться я теперь не мог бы при всем желании: от раздумий о том, как спасать завод, пухла голова, я без конца мотался в Москву, на моем столе росла гора конверсионных проектов. И все же дремавший во мне гуманитарий проснулся. За последовавшие полтора-два года я пересмотрел множество вех и ценностей. Не сомневаюсь, что все это произошло бы и без итальянской поездки, но она послужила спусковым механизмом, подтолкнула подспудный процесс.
Именно в 1988 году в Украине начался ощутимый рост общественных движений. Устранение цензуры развязало языки, у людей стал быстро выветриваться страх перед властью. А ведь еще так недавно этот страх казался генетическим. Осенью 1988 года начались первые несанкционированные митинги, появились — неслыханное дело! — политические клубы и объединения, в 1989 году возник «Народный Рух Украины за перестройку».
Кто-то хорошо сказал, что реформы — это перемены, произошедшие вовремя. Запоздалые и половинчатые «реформы» в области управления народным хозяйством не решали ни одну из задач, которые были призваны решить, и лишь вносили дезорганизацию в худобедно, но налаженную командно-централизованную систему управления народным хозяйством. Первая модель хозрасчета, вторая модель хозрасчета, третья модель хозрасчета, Закон о государственном предприятии… Если бы все эти модели и законы начали вводить двадцатью годами раньше, да не в спешке и не в предынфарктном состоянии экономики, а осмотрительно, шаг за шагом, какой-то толк из этого, возможно, и вышел бы. Хотя не поручусь. Но про реформы 1988–1991 годов умные люди говорили: это все равно, что в условиях правостороннего движения разрешить отдельным товарищам ездить по левой стороне.
Какое-то время, думаю, в конце 1989 года или в первой половине 1990-го, у оптимистов из нашей отрасли ненадолго возродились надежды: вроде бы дело идет к серьезному, а не символическому разоружению, высвобождаются громадные средства — может быть, часть из них будет направлена на космические исследования? И тогда мы возобновим брошенную лунную программу, будем готовить вместе с американцами пилотируемый полет на Марс, начнем делать орбитальную станцию «Мир — Скайлэб», почему нет?