Украина. Сон разума

«Юрий Олеша писал про интеллигенцию: „У нас есть специальность — интеллигент. Это тот, который сомневается, страдает, раздваивается, берет на себя вину, раскаивается и знает в точности, что такое подвиг…“

Здесь — внимание. Тот класс людей, что мнит себя сегодня интеллигенцией и те, кого совместно считают интеллигенцией Т. Н. Толстая и Л. Е. Улицкая:

а) не сомневаются в своей правоте;

б) не страдают в том смысле, о котором говорил Олеша;

в) не раздваиваются, а последовательно отстаивают исключительно собственную правоту;

г) никогда не берут на себя вину;

д) никогда не раскаиваются — даже в тех вещах, в которых виноваты самым очевидным образом;

е) и, наконец, если представления о подвиге, скажем, А. П. Чехова (будет война — поеду врачом на войну) не вступали в противоречия с представлениями о подвиге в народе — то нынешние представления о подвиге в среде „интеллигенции“ в самом лучшем случае могут вызвать в народе удивление»[90].

Такое большое биополе, как вы помните, создает иллюзии. И главная из этих иллюзий — иллюзия самодостаточности. Она формирует у человека чувство безотчетной уверенности в себе, чувство превосходства над другими. Заметив в себе эти качества, человек с большим биополем должен насторожиться, встревожиться и начать бороться с ними. Как это делали великие люди, учителя человечества. Иммануил Кант (человек с большим биополем) писал после месяцев борьбы с собой: «Прежнее ослепляющее превосходство уходит. Я учусь уважать людей».

Но люди, подобные Улицкой, как в прошлые века, так и сегодня, склонны считать себя (это происходит бессознательно) учителями темного большинства. Именно так раскололось русское общество еще во времена Петра Первого. Эти люди подвержены своеобразному комплексу — комплексу мессии, и все их ошибки именно отсюда. Вот уже несколько веков эти люди все просвещают, просвещают темный русский народ, гнутся под тяжестью своей ноши, но не бросают ее. Как отказаться от столь почетной миссии!

Если бы это был не комплекс, такой человек мог бы задать себе простой вопрос: «Как это может быть так, что 86 % населения — дураки, рабы пропаганды?» Могли бы спросить себя: «Как в век полной доступности к любой информации эти люди делают выбор, кажущийся им рабским?» Ведь «Крымнаш» — это, с их точки зрения, имперское настроение. Хотеть находиться в империи, по мнению Улицкой, могут только рабы. Но она могла бы задать еще один вопрос, тот самый, ключевой: «Как эти рабы могли победить в той жестокой битве?» Этот вопрос потянул бы за собой и следующий: «Почему свободная Европа так быстро пала к ногам диктатора?» Именно так, как это и делают рабы? Кто же на самом деле раб, а кто свободен?

Но такие вопросы не мучают Людмилу Улицкую. Ее мучает вот что:

«Культура потерпела в России жестокое поражение, и мы, люди культуры, не можем изменить самоубийственной политики нашего государства. В интеллектуальном сообществе нашей страны произошел раскол: снова, как в начале века, против войны выступает меньшинство. Моя страна каждый день приближает мир к новой войне, наш милитаризм уже поточил когти в Чечне и в Грузии, теперь тренируется в Крыму и на Украине. Прощай, Европа, боюсь, что нам никогда не удастся войти в европейскую семью народов»[91].