Украинская каб(б)ала

– Сопли я, сударыня, не жую, так как абсолютно не простужен, несмотря на сквозняки, а насчет перепихнуться, как вы изволили выразиться, так тому действию есть более приличествующие слова! Кроме того, – я покраснел, – у меня нет денег, чтобы заплатить за удовольствие, которое вы имеете мне честь предложить!

– Вот чудик! – расхохоталась девица, задрав ноги так высоко, что мне пришлось прикрыть глаза. – Очень мне нужны твои деньги! Я же так предлагаю, на шару!

– Простите, как? – Я невольно оглянулся, поискав в комнате круглый предмет и не успев даже подивиться подобным словесным извращениям.

– Без денег, чувак! Я от тебя торчу! Такой знаменитый мужчинка! У меня были из шоу-бизнеса, и даже политик один, очень известный, но им памятники не ставили, а у тебя так на каждом шагу! В каждом городе зыркаешь на людей!

Лучше бы она не вспоминала памятники! И без нее они меня раздражали своим мрачным однообразием, кроме того, упоминание о моей известности навело на мысль, что вовсе не я ей нравлюсь, а моя слава, оттого и решила попользоваться знаменитостью, втереться в доверие, как это сделала Катька Пиунова, заставив своим кокетством опозорить перо глупой рецензией на ее дурацкий бенефис, да еще и подвести юную шельму к великому Щепкину. Однако желание, которым я себя распалял в отсутствии моей визитерши, даже ее оголенные плечи, снившиеся вторую ночь подряд, не оказывали нынче никакого благотворного воздействия и не приводили в состояние, когда мужчина, забыв обо всем на свете, мечтает поскорее освободиться от портков и завалить желанный объект на перину.

– Вы лучше скажите, зачем вы пришли? Если за солью, так пожалуйста! А хлеб имеется в ограниченном количестве, хотя могу уступить краюху, надеясь, что Семен Львович не преминет зайти в хлебную лавку! – чужим голосом произнес я. – А глупостями, извините, не занимаюсь!

Девица вдруг встала, одернув свое короткое платье, и робко пролепетала.

– Я обидела вас? Извините!.. Я не хотела! Вы так на меня позавчера смотрели… Ну, я подумала, что с меня не отвалится, а вам приятно будет!.. Извините!..

Сердце мое оттаяло, и, взяв гостью за руку, я, избегая смотреть на оголившиеся колени, почти принудил ее сесть в кресло.

– Сядь, мое доброе дитя! И послушай меня, старого мудрого человека!..

Она уселась, сложив руки на уже сдвинутые коленки, а я стал расхаживать по комнате, сочиняя первую фразу.

Вспомнился дорогой Федор Михайлович, с которым я имел счастье выступать в одном из литературных вечеров в Санкт-Петербурге, а вместе с ним и Сонечка Мармеладова, и великое сострадание, которое мы, литераторы, испытываем к падшим женщинам, сжало мое сердце. Я хотел произнести страстную речь о мерзости грехопадения, о прелестях духовной любви, я жаждал осыпать слезами и поцелуями светлую головку несчастной Любаши, которая нарочито играет веселость, порывался прочесть ей свою «Катерину», пожелал непременно сделать ее своим другом, но не знаю, что со мной приключилось, потому что с уст моих слетел дурацкий вопрос:

– Так ты без денег предлагаешь?

– Да, – прошептала она, пытаясь улыбнуться. – У меня деньги есть! Я теперь по вызову работаю!..

Лучше бы она этого не произносила! Лучше бы ей стать немой, превратиться подобно жене несчастного Лота в соляной столб, но меня уже понесло, и я опять брякнул нечто несусветное:

– А мне дашь денег? В смысле взаймы?

Она напряглась, глаза полезли из орбит, а губы со страхом прошептали:

– А зачем?..

– Надо! – отчаянно воскликнул я. – Бедствуем мы с Семкой! Художника обидеть может всякий, а поддержать материально ни у кого не хватает благородства! – Я восхитился сочиненным мною афоризмом и отметил мысленно, что надо бы его записать на память потомкам, а пока продолжал вызывать сострадание у своей гостьи. – Я в Канев хочу, а на дорогу совершенно нет денег! Семен Львович опять в ломбард пошел, отцовские запонки понес. А давеча ложечки серебряные, фамильное наследство бабушки заложил. Сами у себя воруем! Вот ведь какое паскудство!

Я едва не прикусил язык, застонав от чуши, которую нес на трезвую-то голову, но делать было нечего, слово было сказано, а слово наше – как божественная печать либо дьявольская отрыжка.

Соседка огорченно покачала головой и робко спросила:

– А много вам надо?

– Не знаю! – ответил я. – Семка сказал: на дорогу, да чтоб в трактир какой зайти. Самую малость, что ли?

Я едва не брякнул «Христа ради», но не успел закусить губу, как моя дива резво вскочила, задрала коротенькое платьице и достала из невероятно маленьких трусиков комок денег, которые протянула мне:

– На, возьми! Вот все, что вчера заработала…