– Это что?! – Его пальцы лихорадочно распрямляли мятые бумажки, а губы шевелились, сосчитывая их. – Что это?!
– Помощь благодарного читателя гению украинской поэзии! – напыщенно произнес я.
Он наконец сосчитал деньги и, потрясая ими, закричал:
– Тысяча гривень! За что? Что ты с ней сделал?! Ограбил?!
– Сема, я сейчас заеду тебе в морду! – уже голосом нормального обывателя произнес я. – Я же тебе сказал, что Любовь Борисовна дала мне эти деньги сама! Вот просто взяла и дала! – Я хотел приврать, что при этом она упала на колени и говорила что-то страстное, возвышенное, но фантазия куда-то испарилась, и я недовольно заметил: – Удивительная тупость для еврея!
Он стал прятать деньги в карман, причем все, до последней банкноты, и я обиженно заметил:
– Мог бы дать мне сотню-другую!
– Зачем?
– Мало ли! К примеру, Вруневскому дам под процент!
– Без примеров! – обрезал он. – А деньги тебе доверить нельзя!
– Отчего? – возмутился я.
– Они у тебя сквозь пальцы текут! Не держатся в руках!
– Да откуда тебе знать про то?
– Знаю! Читал!
– Что ты читал? – удивленно спросил я.
– Твою биографию! Я про тебя все знаю! – с угрозой повторил мой опекун. – Трынькал на цилиндры да лайковые перчатки! В кабаках сорил без меры, форсил на Невском!
Далее он заставил меня рассказать о визите соседки до мельчайших подробностей, затем отправил меня в кабинет, а сам занялся приготовлением ужина. Не могу понять: то ли он меня ревнует, то ли завидует. О предупреждении, которое прошептала Любаша, я ему не сказал. Пускай ходит в дураках.
77