Украинская каб(б)ала

Это было невероятно! Я почему-то вспомнил ярмарочных торговок, которые перед началом базара обмахивали рубликом свой товар, привораживая таким манером покупателей, вспомнил зевак, которые бренчали мелочью на молодую луну, и вдруг понял, что это несчастное дитя носит деньги там, дабы привернуть удачу к срамному органу, который кормит ее, одевает и обувает! Меня охватил жгучий стыд не за прошлые парубоцкие походеньки в увеселительные дома, а за то, что ходил я туда исключительно в поисках удовольствия, в то время как Федор Михайлович наблюдал там жизнь и препарировал души своих сонечек! Сколько гениальных страниц растрачено в многочисленных борделях мира, куда писатели ходят не за материалом, а на поводу своей похоти! Эх, коллеги! Высечь бы вас за это, да и себя, изловчившись, стегануть по заднице!..

Я стоял, не смея взять из ее рук деньги, пока она не вложила их в руку, разжав мои пальцы.

– Смешной ты! – печально улыбнулась она. – Совсем не такой, как на памятнике возле Университета!

– А знаешь, почему я там набундюченный? – спросил я, чувствуя, как приятная волна доброты разливается по телу.

– Нет, а почему?

– А потому, что меня поставили на том месте, где раньше Николашка торчал! Могли б на Бессарабке поставить, так нет, говорят, там уже стоит некто, вот и воткнули на старый постамент, экономы!

– Какой Николашка? – Глаза ее расширились от ужаса, и я поспешил ее успокоить:

– Царь был такой! Николай Первый, мучитель мой! – Я задумался и, дабы ей стало понятно, объяснил языком из нынешних газет: – Ну, не мучитель, а оппонент! Политический противник! Мог, конечно, приказать, чтоб вывезли в лесок и закопали живьем, как нынче заведено у вас, да остерегся критики будущих поколений! Дальновидный был самодержец!

– А-а… – Вздох облегчения вылетел из ее алого ротика, и я понял, что государь император, который занимал существенное место в моей биографии, для нее такая же дремучая история, как для меня Аттила или Калигула.

Я не знал, как выпроводить ее из квартиры, особенно после того, как она дала денег, которые не терпелось пересчитать, поэтому я вежливо пригласил ее на кухню откушать чаю.

– Чай у нас хороший! – важно сказал я. – Даже сахар есть!

Она рассмеялась и, подойдя ко мне, опять чмокнула в щеку, а затем с игривостью домашней кошечки произнесла:

– Так мы теперь друзья?

– Конечно! – поспешил согласиться я и зачем-то добавил: – Друзья до гроба!

Она огляделась по сторонам и, приблизив губы к моему уху, горячо прошептала:

– Будь осторожен, Тарас Григорьевич! И не болтай про политику, власть не ругай!

– А что случилось? – изумился я и, следуя ее взгляду, также посмотрел на потолок.

– Тссс! – прижала палец к устам моя гостья. – Вы с евреем под колпаком! Ясно? Не поддавайся на провокации!

И, не дав мне опомниться, вновь звонко рассмеялась и громко спросила:

– Так только чай? Я согласна!

76

Дневник Т. Г. Шевченко

14 апреля 2014 года (продолжение)

Семка, как искусный каптенармус, спрятал водку за мусорным ведром. Отчаявшись успокоить свою плоть после ухода соседки, я едва ее отыскал и, дабы отомстить своему критику, выпил все до последней капли (да там и ста граммов не было) и с демонстрацией поставил порожнюю бутылку на стол.

Он заявился ранее указанного им срока, да и вошел запыхавшийся, словно чуял, что в его отсутствие я непременно совершу подвох. Даже не сняв пальто, сразу же набросился на меня, как жандармский ротмистр:

– Кто здесь был?!

– Любовь Борисовна! – с достоинством ответил я.

– Зачем? Я же сказал, чтобы ты никому не открывал дверь!

– Ты велел не открывать чужим, а она нам не чужой человек, соседка все-таки!

– И что она хотела? – Он стал пытливо оглядывать комнату, отыскивая, как он воображал, следы преступления.

– Ничего не хотела! Просто зашла с визитом! Женщины долго молчать не могут! – И, не удержавшись, гордо добавил: – Я ей нравлюсь больше, чем на памятнике! Я ей живой нравлюсь! Если рассуждать логически, то мне всего сорок семь! Цветущий мужчина!

– Вот дуралей! – огорченно воскликнул Семен. – Она предлагала секс?

– Не знаю я никакого секса! Конечно, если бы я захотел, отказ исключался. И не такие крепости брали! Но я человек лирический и настроен на высокие чувства! – несколько напыщенно произнес я, как бы дразня его самолюбие. А затем, дабы перевести разговор в другое русло, спросил: – Что запонки? Сдал?

– Сдал! – нехотя ответил мой хозяин и только сейчас стал разоблачаться.

– А чего недовольный?

– Как же! Эти сволочи за старинное червонное золото дают как за лом! Вот! – Он швырнул на стол деньги. – Всего пятьсот сорок гривень! Сто я уже потратил на харчи!

Вспомнив актерские уроки дорогого Михайлы Семеновича Щепкина, я до невероятности растянул паузу и голосом театрального трагика произнес:

– Мы спасены, Сема!

– В каком смысле? – изумился он и внезапно испуганно закричал: – Что ты опять натворил?!

– Ничего не натворил! – От обиды я едва не вышел из образа и все тем же надменным жестом короля Лира швырнул на стол деньги, презентованные соседкой.