Украинский Брестский мир

Оказалось, что с Киевом связь тоже отсутствовала ^{2}. «Горячая голова» Любинский сначала предложил выразить резкий протест и пригрозить отъездом. Но по зрелом размышлении все засели за подготовку собственного проекта с учетом прежних обсуждений с немцами и австрийцами. Текст был готов к шести часам утра. Через час Зализняка вызвал к себе Чернин. Он уже не настаивал на вчерашних требованиях и согласился рассмотреть украинский проект ^{3}. Гофман вспоминал потом, что «с удивлением наблюдал за молодыми украинцами. Они прекрасно знали, что ничего не имеют за собой, кроме возможной немецкой помощи, что их правительство представляет собой фиктивное понятие. И все же в… переговорах с Черниным они твердо держались своих ранее выставленных условий и не уступали ему ни на йоту» ^{4}.

Впрочем, не будь так опасна внутренняя ситуация в Германии и особенно в Австрии, молодые киевляне, только что вступившие на дипломатическую стезю, при всей их решимости, самообладании и открывшихся дипломатических способностях, вряд ли достигли бы искомого. Путеводной нитью их успеха оставалась сугубая заинтересованность центральных держав в договоре с Украиной. Немцы загодя озаботились вопросом о военной помощи приближавшемуся к катастрофе правительству Центральной рады. Кюльман в телеграмме рейхсканцлеру 19 января (1 февраля) предлагал рассмотреть необходимые меры на тот случай, если украинцы обратятся за военной помощью ^{5}.

Генеральный секретарь по иностранным делам А. Я. Шульгин предпочел бы получить помощь от сформированных ранее на территории России и ориентированных на державы Согласия чехословацких и польских частей, а также румынских войск и старался заручиться их согласием. Но, сообщил он Любинскому в Брест 22 января (4 февраля), «дело это… прогорело. Выяснилось, что у них самих немного сил… делайте из этого соответствующие выводы» ^{6}. Вывод оставался один – австро-германская помощь. Сперва предполагалось принять ее без ущерба для образа «самостоятельной державы» – путем возвращения на родину военнопленных-украинцев, которые должны были сделаться защитниками власти Центральной рады. «Гофман спрашивал, почему мы не прислали опытных офицеров для… обсуждения вопроса о возвращении их (пленных) на родину, примите это к сведению и немедленно присылайте побольше специалистов. Приготовьте составы для соскучившихся наших пленных. Специалистов вышлите не позже завтра… – передавал Севрюк в Киев 22 января (4 февраля), вопрошая в заключение с намеком: – Вы, конечно, поняли?» ^{7}.

А в это время советская делегация, лишенная прямой связи со своей столицей, направляла курьеров через линию фронта в Двинск, чтобы оттуда передать необходимые сведения правительству. 20 января (2 февраля) Карахан телеграфировал Сталину: «Сообщите фактические подробности [о] киевской Раде. Здесь распространяется украинцами, что [в] Киеве правительство во главе с Голубовичем. [В] чьих руках Киев, в каких городах Рада еще держится, при каких обстоятельствах она пала? Не допустить признания Рады мы не могли, мы заявили, что существование ее исчисляется короткими единицами времени, но для немцев это был необходимый дипломатический ход, остановить который не в наших силах. Если Киев в наших руках, то передайте, пусть нас вызовут к Юзу (аппарат прямого провода. – И. М.) оттуда» ^{8}.

В ответ в ночь с 21 на 22 января (3–4 февраля) из Петрограда была пущена радиограмма – «Всем. Мирной делегации в Брест-Литовске особенно» – за подписью Ленина: «Мы тоже крайне взволнованы отсутствием провода, в чем, кажется, виноваты немцы. Киевская Рада пала. Вся власть на Украине в руках Совета. Бесспорна власть Харьковского ЦИК на Украине; назначен большевик Коцюбинский главнокомандующим войсками Украинской республики».