Украинский Чапаев. Жизнь и смерть легендарного комдива Николая Щорса

Завертели Николая тыловые будни. Политотдел один забирал уйму времени. На третий день своего существования провели съезд комиссаров. Собрали всех, кого достали коннонарочные и телеграфные провода. Кое-кто явился даже из наступающих частей, с Горыни. Спешно создавались комячейки в полках. Торжественно открыли клуб в одном из красивых зданий на городской площади. Клуб предназначался в первую очередь для курсантов. Политотдельцы тотчас взялись за устройство библиотеки, читальни. Все свободные помещения приспосабливали под культурно-просветительные кружки. Встал вопрос об учителях. Дошло дело до приказа войскам об укомплектовании школ грамотности в частях дивизии преподавательским составом. Учителя должны набираться из среды красноармейцев. Добровольцы. В случае невозможности брать профессионалов через местные биржи труда. Установили и жалованье, временно, впредь до получения ставок из центра.

Там, где стояли войска, инструкторы-политотдельцы укрепляли Советскую власть — создавали комячейки, местным коммунистам помогали при сельисполкомах открывать народные дома, избы-читальни, делились литературой.

Победное шествие дивизии каждый день прибавляло забот. Политработники пробирались в самые глухие и отдаленные села и поселки, куда никогда не проникал светлый лучик. Не только читать — газет селяне не видят.

Начальник политотдела дивизии, измотавшийся, приставал с ножом к горлу. Газет! Газет! Брошюр! Новых революционных пьес, песен. Исакович с усмешкой разводил руками:

— Сам газетчик, знаешь возможности типографии…

— Ничего я не знаю! — кипятился Залевский, ища взглядом поддержки у начдива. — Сколько освобождаем сел!.. Невежество, темнота. Хоть бы дивизионку нашу! Люди печатного слова не видали сроду.

— А бумага?

— Вагон-типографию оставил нам Симон Петлюра, — пояснил Николай. — Сегодня-завтра подгонят. Разжились и бумагой. Тысяч до тридцати увеличим тираж газеты. Выход ежедневный. Рассчитывай и на брошюры, воззвания, листовки. Пьес не обещаю.

— Писать их еще надо, революционные, — поддержал Исакович…

Дивизия Щорса выходила с боями к старой галицийской границе. В июле богунцы, тесня петлюровцев по линии Старо-Константинов — Проскуров, достигли пограничного местечка Волочиск. Таращанцы, наступавшие со стороны Новоград-Волынска на Дубно, захватив его, вышли к границе у местечка Радзивилов. Под властью не вылезавшего из вагонов петлюровского правительства, которое носило громкое название «Директория», оставался только небольшой клочок украинской земли в районе Каменец-Подольска. Богунцы и таращанцы смеялись: «В вагоне Директория, а под вагоном территория».

Расстроенное петлюровское войско откатывалось в Галицию. Дивизия Щорса блестяще выполнила свои боевые задачи. Однако, в штабе армии некоторые военные специалисты начали распространять слухи, что Щорс не считается с оперативными планами высшего командования, действует по-партизански и т. п. Щорса редко можно было видеть взволнованным, но такие разговоры выводили его из себя. Однажды он вызвал по прямому проводу командарма Семенова и заявил ему:

«Товарищ Семенов, не знаю, как вы, но в штабе армии, как мне неоднократно приходилось слышать, почему-то считают, что я не подчиняюсь командованию армии. Я вам заявляю, что нет ничего подобного. Никакой партизанщины я не допущу. Люди, замеченные в ней, будут мною арестовываться и рассматриваться, как провокаторы. Безусловно, если бы я получил приказ, противодействующий общему делу революции, я бы его не исполнил, кто бы мне ни приказывал, что бы мне ни угрожало за неисполнение подобного приказа. Но я бы донес в ту инстанцию, от которой получил приказ. Закулисных интриг я не веду».

Командарм, успокаивая Щорса, передал:

«Тут глубокое недоразумение. Реввоенсовет армии считает вас главным и самым надежным оплотом на западе. Пока вы бодрствуете, мы спокойны. Ни о каких подкопах не может быть речи».

Однако, подкопы кто-то вел.