Украинский гамбит. Война 2015

Не стал он огорчать Федора Дмитриевича, незачем, подумал Костя. Им и так несладко приходится. Они здесь один на один с большущей силой, и ясно, чем это все закончится, если немчура попрет. Правда, Костя заметил безоткатные орудия и огромные реактивные минометы, спрятанные за детсадом, за той же самой кафешкой и еще в нескольких местах. Все они были расставлены грамотно, чтобы, во-первых, их не могли одновременно уничтожить, а во-вторых, чтобы была возможность одним залпом накрыть как можно большую территорию. Но это все ерунда, не продержатся они. Надо будет об этом нашим срочно передать, подумал он. Правда, наши и так сообразят, не маленькие. Костя почему-то был уверен, что его отчеты играют немаловажную роль в планах военных.

Он вспомнил о Елизавете, пошел ее искать и нашел занятой обработкой ран Сашки Тулупова. Пузыри на лице у него лопнули. Елизавета обрабатывала их спреем от ожогов и говорила:

— Да не трогай ты их, сами подсохнут.

— А следов не останется? — Голос Сашки выражал не свойственное ему страдание.

Ишь ты! — с завистью подумал Костя. Ему тоже захотелось, чтобы за ним вот так заботливо и нежно ухаживали.

— Конечно нет, я сама сотни раз обжигалась, так что до свадьбы заживет.

Правда, в голосе Заветы не слышалось уверенности. Костя невольно усмехнулся: умеет она зубы заговаривать.

— Спасибо, — поблагодарил Сашка, но остался сидеть на табуретке, как приклеенный, и преданными, собачьими глазами глядел на Завету.

Костя для приличие кашлянул.

— О! — обрадовался Сашка, заметив стоящего в дверях Костю. — Командир пришел.

— Брысь отсюда, ковбой, — миролюбиво сказал Костя. — Проверь «соньку», пойдем еще снимать.

— Есть снимать, командир… — Сашка недовольно покрутил мордой в белой опушке спрея и нехотя поплелся из помещения.

— Иди-иди… — сказал Костя ему вслед, а потом посмотрел на Завету.

Она подошла и спросила, как показалось ему, почти враждебно:

— Ну, что скажешь?..

Ее черные глаза были чернее самого глубокого колодца. Сердце у Кости тревожно билось. Еще никто и никогда не смотрел на него так, даже Ирка Пономарева в момент соития.

— Я не знаю… — сказал Костя, тушуясь под ее взглядом. — Мне кажется, между нами что-то происходит…

Он столько смысла вкладывал в эти слова и так ждал ответа, что в горле у него мгновенно пересохло. Да и сказать он, собственно, хотел не то банальное, что сказал, а, наоборот, выразить то безмерно огромное чувство, которое испытывал, глядя на нее.

— А-а-а… Ты об этом? — произнесла она равнодушно и сразу стала такой далекой, словно на другом берегу реки. — Тогда забудь.

— Почему?.. — спросил он и не услышал собственного голоса.

— Забудь, и все! — Она отвернулась, словно желая пресечь все попытки выяснить их отношения.

— Но почему? — Он ничего не понял, он был не то что огорошен, он был раздавлен в лепешку.

— Смысла не вижу. — Она отстраненно посмотрела в окно, за которым добровольцы катили миномет и тащили ящики со снарядами.

— Но почему? Почему? — Он схватил ее за худые плечи и даже встряхнул, ему нужно было достучаться до ее сердца. — Разве я тебя чем-то обидел или произошло что-то, чего я не понял?

— Что-то… — сказала она со скрытым упреком, и опять он ничего не понял, хотя какая-то смутная догадка шевельнулась в нем, как холодная снулая рыба.

— Я тебя не пойму! — воскликнул он, оборачиваясь к входу, потому что там кто-то ходил. Должно быть, Сашка Тулупов, который страдал от одиночества.

— Ну и не надо. — Она освободилась из его объятий. — Я с тобой просто потешилась. Можешь успокоиться, все прошло.

Он подумал: Господи, зачем мне эта мука? В жизни он часто ее испытывал, но никак не мог к ней привыкнуть. Вечное непонимание, вечные упреки, вечная игра «кто кого». Надоело все, подумал он с тоской, не зная, что ему делать. Хотелось совершить что-то из ряда вон выходящее, но, конечно, он ничего не совершил, потому что не знал, что именно следует совершить.

Где-то далеко-далеко и тонко, как комар, зудел вертолет. Потом, должно быть, за рекой взревели двигатели, но тотчас смолкли. И тут же под стеной дома грянул тяжелый миномет, и мина летела долго-долго, пока не разорвалась за рекой. Наверное, это демонстрация силы, подумал Костя, но какое мне до этого дело?

Завета резким движением откинула волосы со лба и почти гневно посмотрела не него. Все шло своей чередой, событие за событием, последовательность которых нельзя было ничем прервать, словно все было заранее где-то и кем-то предопределено, прописано на веки вечные. Только Костя в этом ничего не понимал. В случае с Елизаветой все повторялось, как со всеми другими женщинами, словно он не мог выбраться из заколдованного круга: влюбленность, надежда, расставание.

— Я с тобой все время разговариваю, когда монтирую материал, когда искал Сашку, — сказал он в отчаянии, признав свою капитуляцию, — только ты не слышишь…

— Может быть, я и не хочу, — ответила она терпеливо и снова посмотрела на него так, что сердце у него сладко сжалось. — Может, мне ничего этого не надо?

— Ты обиделась? — спросила он, ничего не понимая, и взял ее за руку. — Ну скажи, я все приму.