— Для защиты «титульного населения» наши друзья блокируют все крупные города. Ведется активная разведка и выявления бандитских формирований. Мы уничтожим всех, кто хочет свергнуть законно избранную власть! Мы…
Несомненно, Тищенко ощущала себя триумфатором и не стеснялась в выражениях.
— Выключи, — попросил Игорь. — У меня уже зубы болят.
— Подожди, дай послушать, что она нового скажет.
— А что она может сказать? — хмыкнул неунывающий Сашка.
— Вот мне интересно, почему Ясулович отмалчивается? — удивился Костя.
— Да потому, что он заранее проиграл, — мрачно ответил Игорь. — Кто делает шоковую терапию во время кризиса? Только полный идиот!
— Ну да, — согласилась Завета, — поэтому и проиграл. Поставил население на уши. Треть умрет в ближайшие полгода, другая треть — в следующие полгода. Останутся одно правительство и богатеи.
Косте и Сашке не трудно было понять горечь Заветы и Игоря. В России цены тоже росли как на дрожжах, но причина, по которой проиграл Ясулович, была ясна: слишком большие долги он набрал в МВФ. Может быть, он и не проиграл фактически, но сделал все, чтобы уменьшить свои шансы на победу. Обнищание населения приняло такие формы и достигло таких размеров, что странно было, как население вообще дожило до президентских выборов. В шахтерской среде говорили: «Ясулович такой же гад, как и Тищенко, семь шкур с нас спустил, восьмую тянет, и просвета не видно. Не будем за него голосовать! Продался он Западу!»
Вот оно, это население, и стало рыть щели и окопы, потому что поняло: власть никогда не снизойдет до простого человека. Ощущение потерянности и горечи на Украине куда острее, чем в России, и на президентов им не везет. Нет таких незапятнанных государственников, как Путин или Медведев. Конечно, подобные выводы нельзя было подавать в эфир, но они сами собой напрашивались, и, значит, ситуация вполне закономерная: Украина, она и есть Украина, то есть от слова «окраина». Ничего путного здесь никогда не будет. Вечная драчка: половина страны стремится на Восток, половина — на Запад. Золотой середины нет. Где уж здесь быть миру! Даже Евросоюзу по большому счету в таком виде Украина не нужна — слишком много проблем тянет за собой, и не только экономические. Вот, собственно, эти вопросы и решает сейчас Олеся Тищенко: нагнуть одних за счет других.
Пока они ехали, Костя успел разглядеть, что между старыми пяти— и девятиэтажками нарыты окопы, а кое-где в землю вкопаны старые танки и даже один древний Т-34, снятый, должно быть, с какого-нибудь постамента. Кроме того, в подвалах домов были созданы долговременные огневые точки. На перекрестках стояли противотанковые «ежи», а в подворотнях — железобетонные блоки, которыми защитники города в любой момент готовы были перекрыть трассы.
— Если Ясулович, который пригрелся под крылом России, не одумается, мы уничтожим всех его сторонников! — истошно надрывалась Олеся Тищенко. — Пора кончать с российской заразой на территории незалежной Украины!
— Ну, насчет незалежности она загнула, — усмехнулся Игорь. — Украина, как продажная девка, давно уже лежит под НАТО, ЕС и Америкой.
— А Олесю понесло по ветру. — Сашка выразительно покрутил красной мордой. — Теперь или мы, или они.
— Это точно, — как-то вяло согласился Игорь Божко. — Нам от этого не легче. Политик только чихнет, а народ три года вытирается.
— А вот еще что-то… — Завета поймала станцию, которая вещала на таком суржике, который невозможно было понять. — Квартиры отбирают… — сказала она недоумевающе. — «Титульная нация» — у русских и у всех остальных.
— В смысле?.. — подскочил Сашка на сиденье.
— Якобы Тищенко разрешила захватывать пустующее жилье — столько, сколько сможешь. Во Львове настоящее побоище, русских и другие нацменьшинства выкидывают на улицу. И в Хмельницком, и в Киеве, кстати, тоже. Да и вообще, похоже, на всем западе Украины.
— Ну, теперь полный и окончательный раздрай между нациями, — сказал Костя. — А Олеся его официально оформила. Отступать ей некуда.
— В том виде, в котором оно есть, — точно, — согласилась Завета, все еще храня недоуменное выражение на лице.
— Я же говорю, что она действует безошибочно, — добавил Игорь тем самым тоном, который выдает страх.
Завета промолчала и выключила приемник. Костя ей посочувствовал: жить в такой стране и сохранять хладнокровие, это ж какие нервы нужны? Слава богу, мы до такого не докатились. Он посмотрел на Завету внимательней, но ее прекрасное загорелое лицо с черными бровями и яркими, как мак, губами ничего не выражало, кроме сосредоточенности и устремленности вперед. Была ли это житейская мудрость, он не знал. Некоторое время они ехали молча, разглядывая то, что происходило за окнами. На улице Петровского их впервые остановили и проверили документы. Костя вежливо вышел из машины.
— Вы откуда?
— Да вот… — Костя махнул рукой в сторону Текстильщика.
— А… — добродушно произнес усатый седой шахтер, по виду из отставных. — Гарнизон Вяткина. Он молодец, свое дело знает. А насчет вас он уже предупредил, сказал, что будут ехать московские журналисты.
— Да, это мы, — сказал Костя.