Украинско-российские взаимоотношения в 1917–1924 гг. Обрушение старого и обретение нового. Том 1

Весьма значительная когорта специалистов склонна не только позитивно оценивать опыт гетманата, но и считать эту государственно-правовую модель едва ли не лучшим гипотетическим вариантом тогдашней поступи нации, которой, дескать, помешали «безответственные» действия украинских социалистов, но, в свою очередь, позже оказавшихся бессильными против поползновений советской России, не нашедших способов противодействия установлению советской власти[757].

При этом от проницательного взгляда специалистов не может укрыться то обстоятельство, что при упомянутых подходах авторы даже сопутствующих публикуемым документам объяснительных материалов, содержательных примечаний довольно часто расходятся с абсолютно очевидными, несомненными фактами, пренебрегают хорошо проверенной, бесспорной информацией[758].

Автор данной публикации, начиная со своих первых опытов об Украинской революции, стремился доказывать, что гетманат, при всей своей ситуативной обусловленности, сущностно, содержательно, ориентационно, стратегически был не столько шагом вперед в украинском государственном созидании, сколько отчаянной попыткой затормозить революционно-прогрессивную поступь нации, даже повернуть «колесо истории» вспять[759]. А производной от этих определяющих факторов была сущность и форма государственного управления, иначе говоря – авторитарно-монархический режим.

Большие сомнения относительно исторической детерминированности и практического оправдания гетманата выражает М. В. Попович, считая «вымученную псевдомонархическую авторитарную конструкцию нежизнеспособной. Главную причину «консервативного и авторитарного режима» известный философ усматривает в том, что не было в украинской традиции тех стабильных формообразований, которые пыталась нащупать в темноте консервативная общественная мысль». В конце концов М. В. Попович выходит на дихотомическую оценку феномена: «Режим П. Скоропадского – это правоцентрический авторитарный режим, но нет никаких оснований считать его антинациональным»[760]. Очевидно, кроме прочего, тут проявляется четкая рефлексия на утверждения национально-социалистических деятелей (В. К. Винниченко, П. А. Христюк, И. П. Мазепа, Н. Е. Шаповал и др.), которые квалифицировали гетманский режим как «пророссийский» и «антинациональный»[761].

Естественно, между обозначенными, по существу полярными, позициями наблюдается немалый спектр других подходов. В одних работах гетманат квалифицируется как «бюрократически-военная диктатура»[762]. В других утверждается, что, придя к власти, гетман действительно получил диктаторские полномочия, но на практике они были существенно ограничены присутствием оккупационных войск[763]. Встречались попытки определения гетманата как «украинской разновидности мариократии»[764].

Последнее определение, очевидно, предполагает, не меняя ничего по существу, хотя бы немного завуалировать наукообразным словотворением термин, задевающий национальное самолюбие – «марионеточный режим», хотя в мировой историографии, включая диаспорную, нередко используется именно такая оценка государственного устройства 1918 г. Так, И. И. Лысяк-Рудницкий полагает, что гетманат не имел надлежащих черт настоящего, органичного правопорядка и опирался не столько на силы местного консерватизма, сколько на штыки австро-немецких оккупантов[765]. Как безусловно марионеточный характеризует режим П. Скоропадского английский исследователь О. Файджес[766]. Не очень отличается от упомянутых соображений мысль О. Федишина, считавшего, что лучшим определением Украины в условиях немецкой оккупации 1918 г. является «сателит». Она занимала положение государства, которое добровольно, хотя и неохотно принимало защиту великой державы с неизбежным ограничением своего суверенитета[767].

Весьма однозначно на точку зрения того, что осуществленная в 1918 г. Германией и Австро-Венгрией оккупация превратила Украину в «фикцию дружественной страны (endlich die Fiktion vom befrenndeten Land anfhort)» с правительством, которое является лишь «куклой (nur Puppe)» в руках иноземной администрации[768], встал интернациональный коллектив историков в новейшем исследовании, в котором использованы архивные и опубликованные источники многих стран[769].

Разночтения и отличительные толкования наблюдаются в публикациях, посвященных персонально П. Скоропадскому, его личностному влиянию на государственный курс[770], а также главному идеологу украинского монархизма – В. Липинскому[771].