Украинское движение в Австро-Венгрии в годы Первой мировой войны. Между Веной, Берлином и Киевом. 1914—1918

В самой Галиции украинцы добивались замены терминов «русины» и «русинский» («die Ruthenen», «Ruthenische») понятиями «украинцы» и «украинский» («die Ukrainer», «Ukrainische») в делопроизводстве и официальной документации. Позитивным примером были хорваты королевства Хорватии и Славонии, добившиеся замены «сербохорватского» на «хорватский»[520]. К решению проблемы наименования политиков подталкивали не только политические соображения, но и запрос на местах: «Используя термин „русский“ в нынешнее время среди людей, которые привыкли его понимать в значении „российский⁴⁴, власти будто стирали границу между украинцами и москалями…» – пояснял в письме ВУКС педагог-украинец из Самбора, прося добиться использования в школах термина «украинский»[521]. Руководства некоторых гимназий пытались официально изменить в своих названиях «русинский язык преподавания» на «украинский», но встречали отпор местных чиновников. В июле 1915 года президиум ВУС подготовил для правительства соответствующий меморандум с обстоятельным комментарием украинских ученых. 10 августа на заседании правительства Штюргк поручил провести научную экспертизу по данному вопросу[522].

Национальная мобилизация в украинском ключе в сочетании с ревностным отпором польскому влиянию активно велась не только в самих Галиции и Буковине, но и среди беженцев и раненых в госпиталях. Образование среди беженцев-галичан имело значительный охват: в одном только лагере в Гмюнде школу посещало до 2,5 тысячи учащихся, детей и взрослых[523]. После визита поляка – вице-президента Галицийского краевого школьного совета в украинскую гимназию в Вене ВУКС категорически воспротивился вмешательству Совета в дела украинских беженцев. Чтобы обеспечить украинские учебные заведения кадрами, ВУКС помогал учителям, служившим в армии, вернуться с фронта и снова заняться преподаванием[524]. Госпиталя и другие военные учреждения столь обильно снабжались украинской литературой и прессой, что распространявшим ее организациям постоянно не хватало печатной продукции[525]. Галичанка, работавшая в «Украинском женском комитете помощи раненым солдатам» в Вене, вспоминала: «Наша помощь была больше моральной, чем материальной: мы писали письма их семьям, сообщали известия (напр., в рубрике „разыскиваются“) в украинские газеты, […] приносили им книжки и газеты, сигареты, а также сладости. Впоследствии мы вели курсы для безграмотных, основали для выздоровевших клуб-читальню, где организовывали товарищеские встречи, национальные праздники и т. п.»[526]. При студенческом обществе «Сечь», объединявшем украинских студентов в Вене, также образовался кружок «для разыскивания по венским госпиталям украинцев, для помощи советами или в переписке с родней и доставки им украинского печатного слова»[527].

Гмюнд был самым крупным лагерем для русинских беженцев из Галиции. Из-за постоянного оттока и притока людей численность и социальный состав населения не поддавались точному подсчету. По словам В. Маковского, в середине марта 1915 года в Гмюнде насчитывалось 26 тысяч человек[528]. В июле 1915 года газета «Українське слово» называла цифру в 30 тысяч человек[529]. В ноябре 1915 года, по официальной статистике, в Гмюнде проживала 21 308 беженцев, из которых около 92 % были русинами. На этом уровне численность беженцев в Гмюнде находилась до мая 1917 года[530]. Жители Гмюнда стремились вернуться на родину – если не в родные села, разрушенные войной или расположенные вблизи зоны боевых действий, то хотя бы в другую часть Галиции. Коллективные письма с такими просьбами поступали, в частности, в Украинский краевой комитет помощи для переселенцев[531].