Украинское национальное движение. УССР. 1920–1930-е годы

Предчувствуя возможные обвинения в симпатиях к русификаторству и «единой неделимой», Д. Лебедь называл шовинизмом и другую крайность. Приведем его слова целиком: «Утверждать сейчас, что на Украине уже можно и должно делать ставку на ассимиляторство, на преобладание русской культуры, как культуры экономики, как культуры техники, а не украинской культуры, как культуры деревни, было бы, несомненно, самым настоящим шовинизмом, а не марксистским разрешением вопроса, независимо от того, какая культура победит в дальнейшем развитии социализма»[978]. (Наиболее важный момент выделен мной. – А. М.)

Если охарактеризовать «теорию» в целом, то можно сказать, что она имела все черты модернизационного проекта в национальной сфере, хотя Д. Лебедь и не считал, что партия должна рассматривать вопросы экономики и национальной политики в смысле их активного синтеза и использования в интересах друг друга ради достижения именно национальных целей. Партия не должна была помогать русской пролетарской культуре, но это даже не было нужно. Оставить «все как есть» и признать прогрессивность победы города над деревней означало оказать молчаливую поддержку русскости (естественно, в ее интернациональном, пролетарском виде) – ведь социалистическая экономика сделает все сама – и даже подразумевало сочувствие неизбежной победе «русского конкурента». Недаром Д. Лебедь говорил, что такая возможность пока не сложилась.

Как покажет недалекое будущее, ряд положений «теории» будет подтвержден практикой. Социалистическая модернизация экономики и общества оказалась связана с русской культурой. В то же время было бы явной натяжкой называть Д. Лебедя каким-то русским националистом и русофилом, каким его пытаются изобразить украинские националисты. Он не мыслил национальными категориями, и не утверждение общерусской идентичности или общерусского сознания было его заботой. Эти понятия были после революции непопулярны. Д. Лебедь рассуждал так же, как и большинство российских большевиков, полагавших, что партия не должна искусственно «возрождать» или создавать на пустом месте национальные культуры, пусть «даже пролетарского толка»[979]. Кстати, он не был первым, кто публично высказывал сомнения в целесообразности широкой украинизации. Еще в ноябре 1920 г. Г. Зиновьев, занимавший пост председателя Исполкома Коминтерна, выступая на V конференции КП(б)У, предлагал ограничить употребление украинского языка только селом. «В конце концов, – говорил он, – через ряд лет победит тот язык, который имеет больше корней, более жизненный, более культурный». Но поскольку большевики не могут стоять в стороне от культурных вопросов, они должны «показать украинской деревне, что советская власть ей не помеха говорить и учить своих детей на каком угодно языке»[980].

Разумеется, воплощение «теории» на практике не прекратило бы процесс строительства украинской нации. Для этого понадобилась бы осознанная, наступательная, рассчитанная на длительную перспективу программа в национальном вопросе, напрямую связанная с программой широкого экономического строительства, и подключение к ее осуществлению всей мощи государственной машины, что в условиях коммунистической России было нереально. Но оно могло значительно затормозить украинское нациостроительство. Этому способствовали бы само экономическое развитие, улучшение хозяйственной ситуации, втягивание села в тесные связи с городом, социальное переустройство общества. И тогда просто бы не возникло вопроса об иной, альтернативной русской, культуре экономического развития. Но налаживание таких связей было делом непростым и требовало много времени, которого большевики не имели или же считали, что не имели. Союз с крестьянством им требовался немедленно.

К тому же при осуществлении «политики невмешательства» в действительно имевшее место противостояние культур и национальных мировоззрений все, связанное с украинской культурой, языком и т. п., автоматически было бы отброшено в сторону и отдано на откуп национальному движению. Возможные антибольшевистские выступления, возникнув на почве социально-экономического недовольства, могли приобрести национальную окраску. Допустить этого большевики не могли. Поэтому достаточно реальные и прогрессивные с модернизационной точки зрения, а главное – объективно отражающие истинное положение вещей «теории» «борьбы культур» в российском варианте оказались не нужны и «преданы анафеме». В партии возобладала другая точка зрения на проблему взаимоотношения украинского и русского национальных начал, и решение национального вопроса в 1920-х гг. осуществлялось путем повсеместного утверждения украинскости в виде политики украинизации.