Украсть право первой ночи

Шнурок с узлами лежал у Марисы под подушкой. День за днём не спеша проходили, похожие один на другой – без особых трудностей. Умения Марисы оценили, к её внешности привыкли, многих сестёр она узнала по именам и стала чувствовать себя свободно. Да, вот именно – всё было не так уж плохо. Только невозможность выйти за ворота угнетала всё сильнее. В течение всей прошлой жизни, живя у мельника, она могла иногда ходить на речку, в лес, да много куда! А теперь – неволя. Хорошо, что ненадолго.

Настоятельница, как и обещала, устроила несколько общих молитв за Марису, для исцеления её памяти. И после с ней подходили монахини, даже те, имен которых она не узнала или не смогла запомнить, чтобы пожелать исцеления и заверить, что они будут молиться о ней и дальше. Это волновало и трогало. И, должно быть, принесло плоды – сны стали сниться Марисе каждую ночь. Каждую ночь она, дрожа, просыпалась и садилась в постели, вспоминая, что снилось – море, разные замки, кареты, небольшие сцены из жизни – всякий раз она не помнила людей, которых видела во сне. Вот возчик привез бочки, он о чем-то говорит с ней, а она ему отвечает – но сон ушел, и она не помнит их разговора. Огонь в камине, множество дверей открываются одна за другой, колышутся бархатные портьеры, из большой шкатулки вынимают много маленьких, одну за другой, и ставят в ряд, и каждую можно открыть, она открывает их и закрывает, а потом строит из них башню на столе. Красивая маленькая шкатулка возле зеркала. Море… бирюзовые волны догоняют одна другую. Ветер. А потом дождь, он барабанит по крыше. Сильные руки держат её, несут куда-то, она прижимается лицом к рубашке и слышит запах, самых родной на свете…

Отец? Да, это он. Но она не видит ни лица мужчины, ни рук, ни рубашки, только помнит запах. А мама? Мама – тихий смех, какие-то слова, что-то качается, и тоже ни лица, ни голоса, ни платья. О том, что хорошо бы увидеть, как одеты родители, Мариса думала уже потом, проснувшись – ведь одежда могла многое подсказать, по крайней мере о том, какое положение они занимали в жизни. Но нет, самого интересного ей не позволялось увидеть. Их лица, голоса, их имена. Ну пожалуйста, Ясное Пламя, я прошу тебя!

Несколько дней подряд Крисс её будила, и когда Мариса просыпалась, её лицо было мокрым от слез.

– С тобой можно сойти с ума, – вздыхала Крисс. – Когда уже мы поспим?

А потом всё это постепенно прекратилось. Мариса сама вздохнула с облегчением – сны её измучили, так и не показав ничего по-настоящему стоящего.

Утром двенадцатого дня Марису позвали к настоятельнице. Она обрадовалась – наконец что-то решилось с её делом? С ней ведь должны поговорить два священника, которые помимо отца Савера разрешат, или напротив, запретят ей пройти церемонию развода. Видимо, время пришло. Так же, как и в прошлый раз, Мариса пришла в кабинет и низко поклонилась. Как и в прошлый раз, мать Клеменс показала ей на стул.

– Сядь. Посмотри на меня, – она пристально посмотрела в лицо Марисы. – Всё решено.

Марисе стало трудно дышать, а сердце её застучало как сумасшедшее. Решено – что?!

– Уже завтра ты нас покинешь, независимо от того, как Пламя решит твою судьбу, – мягко сказала сестра Клеменс. – Ты вновь станешь незамужней… или не станешь.

И Мариса вздохнула. Дышать можно, оказывается. Завтра она уйдёт за ворота, увидит рыжего. Он хоть скучал по ней?

Да ладно, пусть бы она и не развелась – если уйти подальше, и с рыжим, и никогда не встречать Реддита, то велика ли разница?

– Но как же, – удивилась она. – Я думала, что святые отцы захотят расспросить меня.

– Могли, да, – согласилась настоятельница. – Но обошлись без этого, как видишь. Разрешение на ритуал подписано. Знаешь, отец Савер беспокоится о тебе. Выпавшие тебе испытания были жестоки. Никто из отцов Храма не одобряет права первой ночи. А для тебя оно было жестче, чем для прочих.

Ах это… Мариса немного удивилась. Жёстче? Да ей повезло! Где жёсткость? Она узнала рыжего. Ивина.

Да, он Ивин, Ивин! Что она всё – рыжий да рыжий!

Сестра наблюдала за её лицом. Кивнула понимающе:

– Кто знает. Потом ты поймёшь.

А что понять – ладно, потом так потом.

– Отец Савер хотел, чтобы ты осталась здесь. И лучше навсегда. Ты нуждаешься в защите. Разведясь, ты не станешь вновь девицей, покровительство опекунов потеряно, а нового, данного браком, ты лишишься. Если развода не будет, то постриг тоже избавит тебя от нежеланного брака. Понимаешь?

– Конечно, матушка… Но… – вскинулась она.

– Дослушай, – повысила голос мать Клеменс. – Я против того, чтобы ты осталась тут. Монастырь – не кладбище тайн. Он для жизни, которая тебе пока не подходит. Ты сама тайна. Разберись, что ты в себе прячешь, дорогая моя.

– Да… Матушка! – Мариса готова была расцеловать старую настоятельницу.