Укрепленный вход

— Больше нет никакого управляющего. Прошлой ночью я отморозил, пардон, свою задницу, — сказал он, обращаясь к женщинам. — Мне восемьдесят один год, а я должен носить вниз мусор. С тех пор как Моррис уехал, все это место — просто кусок…

Заметив испуганный взгляд Андрэ Алмейды, старик умолк.

— Почему в других домах не случается ничего подобного? — Мухаммед Азиз был мусульманином из Пакистана и жил в «Джексон Армз» всего десять месяцев. Сильвия не приглашала его, ибо не знала достаточно хорошо. Но она хотела, чтобы кто-нибудь из азиатов присутствовал на собрании, и сказала об этом старому джентльмену, которого встретила около почтовых ящиков. Старика звали Афтаб. Он не мог прийти сам и послал вместо себя в качестве наблюдателя более молодого.

— Надо, чтобы мы могли понять, что происходит перед тем, как подписывать любые бумаги. Домовая администрация и так уже за нами охотится, — сказал он Сильвии. — Видите, многие квартиры пустуют. В них раньше жили азиаты, и ситуация становится все более опасной для нас. Я пошлю молодого человека, чтобы он сам все увидел и услышал. Мухаммед Азиз очень умен. На родине он был врачом, а здесь работает техником.

Сильвия ответила Афтабу широкой улыбкой, но на лице его увидела скрытую злость. Тем не менее ей пришлось смириться — в «Джексон Армз» проживало двенадцать пакистанских семей, и, если ситуация ухудшится, они все ей понадобятся.

— Многие пакистанцы живут в других домах, и у них нет подобных проблем. — На гладком смуглом лице Мухаммеда Азиза застыла вежливая улыбка, и голос звучал сладкоречиво.

Это, конечно, было серьезное замечание. Моррис владел тремя зданиями. После его отъезда в двух других заметных изменений не произошло. Те же управляющие, те же жильцы, которым по-прежнему оказывались коммунальные услуги.

— Совершенно справедливо! — Майрон Гоулд зацепился за мысль Мухаммеда, хотя не понимал, какие проблемы волнуют пакистанца. — Нет никаких причин считать, что лишь оттого, что выгнали пьяницу-управляющего, который, кстати, это заслужил, все пропало. Не нацисты же в самом деле оккупировали наш дом. — Последнюю фразу от произнес на повышенных тонах и многозначительно посмотрел в сторону Майка Бенбаума.

Майрон дал понять, что не позволит делать из себя дурака.

— Но ведь ты же не знаешь, правда? — Майк Бенбаум не переносил, если последнее слово в разговоре оставалось не за ним. Скорее его вынесут в простыне, чем он позволит ничтожеству вроде Майрона унизить себя. — Два дня назад я позвонил этим ворам, которые называют себя администрацией. Я так и сказал их секретарше: «Послушайте, мне ничего от вас не надо, мне надо, чтобы вы соединили меня с хозяином, я хочу напрямую поговорить с владельцем дома!» Вы знаете, что сделала эта дрянь? Она даже не сказала мне, чтобы я не лез не в свои дела! Она просто бросила трубку. Бряк, и все!

— Ну и что? — спросил Майрон, оглядывая присутствующих в поисках поддержки. — Какого черта ты все это рассказываешь?

Он не желал опускаться до уровня Бенбаума, но старый мерзавец его раздражал своим упрямством.

— А дело в том, — продолжал Майк Бенбаум, почти касаясь лица Майрона длинным крючковатым пальцем, — что, может быть, сам Гитлер владеет нашим домом, и у тебя нет никакой возможности доказать мне, что это не так. Ответь мне: если эти жулики не затевают ничего плохого, почему им надо прятаться?

Вопрос Майка, так же как и вопрос Мухаммеда Азиза, повис в воздухе. Сильвия Кауфман понятия не имела, каким образом дальше вести собрание и как сосредоточить внимание всех на главной теме. В конце концов, видела она, все свелось к выяснению личных счетов, и большинство жильцов осталось в стороне.

Но в этот момент внизу позвонили в дверь. Сильвия вскочила, чтобы открыть подъезд с помощью домофона, но вспомнила, что замок сломан, и мистер Розенкрантц (если это он) мог спокойно пройти прямо к ее квартире. Тем не менее она включила кнопку домофона, а затем открыла дверь в ожидании посетителя.

— Эл Розенкрантц. — Толстый человек пожал протянутую Сильвией руку и прошел мимо нее. — Прошу всех извинить меня за опоздание.

Он снял длинный водонепроницаемый плащ и вручил его хозяйке.

— У нас в Бронксе ЧП. Здание осталось без отопления. Мне пришлось принимать необходимые меры.

У Эла были маленькие глазки, тяжелые, нависающие над глазами брови и припухшие желтоватые щеки. Его взгляд перебегал с одного лица на другое, и он кивал, когда встречался с кем-либо глазами, машинально проводя пальцем по тонким темным усикам.

Майк Бенбаум первым обрел дар речи.

— А как по поводу ЧП в этом доме?

— Пожалуйста, называйте меня Эл, — начал Розенкрантц.

— Я никак не буду вас называть, пока не увижу каких-либо результатов, — парировал Бенбаум.

Вздохнув, Розенкрантц тяжело опустил свое большое тело на кухонный стульчик.

— Пожалуйста, называйте меня Эл, — повторил он, обращаясь ко всем. А потом, глядя на Майка Бенбаума, заметил: — Я даже не знаю, с кем разговариваю.

— С жильцом, — ответил Бенбаум, сложив руки на груди.