Читаем Укрощение полностью

В конечном итоге мне это начало надоедать. Я был ещё совсем молодым человеком и представить себе, что я могу жениться на Лене… Так у меня совсем не останется ни друзей, ни приятелей. Я судил по своим родителям: никогда я не слышал, чтобы мать отцу или отец матери делал замечание. Всегда в нашей семье чувствовалось взаимопонимание и согласие. На протяжении нашего с Леной общения я постепенно становился всё более напряжённым, боясь сказать лишнее слово или с кем-то пообщаться, более дёрганным из-за её высказываний… Кончилось тем, что на выпускном вечере я не выдержал. Естественно, все были возбуждёнными после сданных экзаменов на пороге новой взрослой жизни; кто-то в первый раз, кто-то, может, не в первый, попробовал шампанское. Мы, пацаны, иногда уходили в соседний класс, где было заранее припрятано вино. Пили за дружбу, за взрослое будущее… После очередного раза я подошёл к своей Лене, и она по обыкновению начала высказывать мне, какой я жестокий, что бросил её одну: «Все танцуют, а я тут стою одна покинутая!»

То ли от выпитого вина, то ли нервы просто сдали, но мы так с ней рассорились, что я даже не пошёл её провожать. А потом, когда нам выдали аттестаты, гостившая у нас сестра отца пригласила меня поехать с ней в Ленинград, где она жила. В Ленинграде я до этого ни разу не бывал, поэтому согласился с удовольствием. Родители не возражали, и я, не сказав ничего Лене, через два дня уехал в Ленинград…

Для провинциального пацана 17-ти лет, каким я тогда был, попасть в Питер было чем-то невообразимым. Трудно описать, какие чувства были тогда во мне, когда я первый раз увидел этот город, поездил по пригородам. Конечно у меня сразу появилось желание остаться. Ни о каком Ростове я уже не думал. Я здесь же подал документы в Политех, а там сам знаешь: Лесной 65, общежитие, студенческая жизнь… Так и забылась моя подружка и её сестрёнка. А на родину я больше не ездил, потому что в тот же год как я сюда уехал, родители продали дом и переехали к старшему сыну, к брату моему, у него как раз родился ребёнок. Они поселились в Краснодаре, эта станица осталась в стороне. У меня там не было закадычного друга, к которому можно было бы приезжать, а подружка уехала не в Ростов, а в Москву, там поступила в институт, как мне сообщили родители. А позднее я однажды случайно столкнулся с её сестрой Татьяной. Я удивился, не ожидал встретить её в Ленинграде. Она рассказала, что тоже в Ленинград приехала поступать – и поступила в Холодильный институт, в Холодилку. На втором курсе вышла замуж, как она сказала, по любви. Он был преподаватель в их институте, кандидат наук… А сестра её, бывшая моя подружка, в Москве так и живёт, там вышла замуж, и всё у неё вроде бы хорошо. С Татьяной мы обменялись телефонами и изредка перезванивались, а иногда даже семьями встречались на праздниках или днях рождения друг друга…

И сейчас перед отъездом я заехал в магазин набрать продуктов в дорогу и там снова случайно встретился с Татьяной. На этот раз она была с сыном. Сын её – здоровый красивый парень, также окончил Политех, но по специальности программист-электронщик, а сейчас в какой-то престижной фирме работает. Я сказал, что еду в Дагомыс. Поинтересовался её жизнью.

– Да вот сын институт окончил, а дочь ещё на последнем курсе учится.

– А родители как? – спросил я.

Она мне и раньше говорила, что мама умерла, а отец продал большой дом и сейчас живёт в старом в одиночестве.

– Понимаешь, мы туда сейчас практически не ездим, ну что там – деревня, что туда ездить, когда сейчас свободно можно поехать и в Испанию, и в Италию, и на Канары, и в Болгарию. Это даже дешевле, чем в эту деревню ехать, а комфорта там никакого.

Я решил всё-таки заехать в станицу, в которой не бывал очень давно. Проезжая по ней, вспоминал: вот школа, в которой учился, вот дом, где когда-то жил, теперь там живут совсем другие люди, проехал мимо дома, в котором жила когда-то моя подружка… Видимо, и в её доме сейчас кто-то жил, снаружи было развешано много белья, по старому двору ходили курочки.

Я сделал остановку на берегу Кубани. Был почти полдень. Вышел из машины, и мне вспомнилось, как в детстве я ездил сюда на велосипеде с удочками. Тогда у нас были не такие удочки, как сейчас, а самодельные. Удилища были из орешника, леска была жилка, на ней крючок…

В тени под белолисткой я поставил машину. Белолистка – что-то вроде тополя с раскидистыми ветвями и листьями, как у Мать-и-мачехи. Под этой белолисткой стояли столик и скамейка. А рядом, вот это меня уже удивило, стоял мангал и коптильня. Там же выкладка под костёр.

Я открыл крышку коптильни – она была тяжёлая, металлическая, из нержавейки, и сама она плотно прилегала к коптильне. Внутри две решётки. Вот здорово, подумал я, может, подкопчу рыбы себе на ужин…

Стал осматриваться и слева от поворота заметил машину. Никого поблизости я не увидел, поэтому я пошёл к своей машине, взял спиннинг и вернулся к старице. Я чувствовал, что там щучка гоняет.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза