Укрощение огня

Негромкий смешок все же выдал его присутствие, и поединок немедленно прекратился. Противники разошлись, кивнув друг другу, и незнакомый Аману воин буквально исчез.

— Ты все-таки пришел, — мужчина не счел нужным скрывать, насколько рад его появлению.

— Да, господин, — прятаться и дальше в уголке не имело смысла, и Амани шагнул навстречу, скромно опустив ресницы. — Это не то, предложение, от которого отказываются, не прослыв безумцем.

Амир фыркнул: то, что юноша не только принял его ошеломляющее предложение обучаться владению оружием, но и настроен более доброжелательно и открыто, чем обычно, согрело изголодавшееся по нему сердце теплым ветерком среди горного ледника.

— Огненный мой, ты сам мог бы давать уроки — красноречия! Лучше скажи, о чем ты думал, когда так беззаботно смеялся? Я хочу еще раз увидеть это чудо.

— О Баст, — абсолютно честно ответил Аман, невинно улыбнувшись.

К его удивлению князь резко нахмурился, из-за чего юноша вновь насторожился и подобрался, но следующий вопрос его удивил:

— Как твоя рука?

— Заживает, — Амани несколько недоуменно повел плечом.

— Хорошо, — серьезно согласился мужчина.

Разумеется, история об «испытании», устроенном стараниями Фархада не могла пройти мимо него. Он понимал его причины, и даже настороженное любопытство к чужаку. К тому же Аман сам не подарок с куда как не простым характером, и не держит душу нараспашку, а вводить его в клан необходимо. Юноша повел себя достойно во всех смыслах, и по большому счету происшествие оказалось только на руку став первым шагом к общему признанию и уважению. Да и смешно трястись наседкой над каждой его царапиной!

Однако приказ о том, что с головы Амани черного его волоса не должно упасть, никто не отменял, и наблюдение за тем, как юноша истекает кровью, как-то плохо с ним согласовывалось. Направляя гнев в удобное и полезное русло, Амир довольно резко потребовал от Издихара четко довести до всеобщего сведения, что любые его распоряжения по-прежнему закон, и не подлежат толкованию даже самим мудрейшим Фархадом. И старому лису пришлось напомнить, что при всем уважении, его ученик давно вырос и не намерен сносить вмешательство в свои дела, тем более за спиной. В противном случае, он с удовольствием передаст власть Джавдату, как более достойному доверия, и полностью посвятит себя науке и пророчеству.

Нарушение прямого приказа не шутки, каким бы он не был, но оставался еще и сам Аман… Мужчина слегка коснулся его руки там, где под рукавом все еще находилась повязка, скользнув к запястью и сжав его:

— Я не подумал, Нари. Для серьезных тренировок наверняка еще рано, — Амир покачал головой, и прежде чем в который раз сбитый с толку причудливой логикой его господина, а потому опять разозленный юноша успел выдать что-нибудь ядовитое, он закончил, — но посмотреть тебе тоже будет полезно и, надеюсь, небезынтересно.

Смотреть… На него?! Аману внезапно почему-то резко расхотелось язвить, что-либо говорить в принципе, и вообще идея совместных занятий не показалась такой уж удачной. Хватало «шахматных» вечеров!

Тем не менее, вызов был принят. Вольная вольной, хотя хранившееся теперь с немногими оставшимися драгоценностями письмо, скорее напоминало рекомендательные грамоты какого-нибудь посланника, чем документ об освобождении раба: мол, податель сего наш возлюбленный сын, обличенный доверием и милостью и так далее… грозно намекая, что в случае нарушения неприкосновенности данной персоны особо непонятливых — ждет что-нибудь особо неприятное. Аман только удивился своей спокойной реакции на очередной неслыханный дар — толи он и правда больше не сомневался в беспримерной крепости обещаний господина, толи уже смирился и привык ничему не удивляться в его решениях, толи все сразу.

А вполне возможно, что чтобы не говорил князь, беззаботно радоваться юноша попросту не умел. Князь Амир сам сказал, что его слова достаточно… Слова, что дышло, куда повернул, туда и вышло! И клятвы не обязательно нарушать, когда великолепно можно обходить.

Да поставь ему Амир Фахд печать на лбу «свободный, руками не трогать», — куда он денется?! Из крепости, через горы и пустыню, а главное — зачем. У него своего — пара браслетов для танцев, и кинжал, потому что принятых даров не возвращают, и это был именно дар, врученный и принятый, да еще Тарик за свидетеля сойдет… К тому же, ошейник в этом смысле никогда не тяготил Амани: полная свобода всего лишь призрак. Иной владыка в чем-то куда бесправнее последнего раба, а отсутствие ошейника не делает человека безгрешным.

Так что, как ни странно, освобождение затронуло юношу куда меньше, чем те же предстоящие уроки. Оно скорее оказалось знаком, насколько далеко способен зайти, князь, добиваясь взаимности в ответ на свои желания. И вот это было уже опасно, поскольку запросто могло вскружить голову, ведь между наивысшей ценой, назначенной за тебя скучающим господином, и этой упорной неотступной осадой — зияет неодолимая пропасть!