Укрощение огня

Если бы он стоял, то после почти опалившего его, тяжелого выдоха над ухом, и коротких быстрых касаний жадных губ рядом, по границе волос и у основания шеи, — Амани наверняка добавил бы себе синяков, потому что кости мгновенно превратились в плавящееся масло. Юноша резко втянул в себя воздух сквозь сжатые зубы, и схватился за запястье мужчины, невольно выгибаясь вслед движению ладони, свободно ласкающей его обнаженный живот. Пах сводило от накатывавшего душной волной возбуждения, но искусав себе губы едва не до крови, Аман все же неведомо откуда нашел силы прошептать:

— Нет! — он выпрямился, пытаясь уйти от туманящей рассудок власти рук мужчины, и потерпев неудачу, неожиданно сбился на отчаянную мольбу. — Нет, прошу…

Амани чувствовал, что князь замер, и сердце колотилось где-то в висках, а в следующую минуту, его крепко обняли, прижимая к себе и опять с нежностью гладя по волосам.

— Хорошо, успокойся, Нари! Моя ясная звезда… Успокойся, — хотя голос князя звучал глухо и сдавленно, но щадя его гордость, он в самом деле отпустил юношу, ограничившись лишь тем, что осторожно придержал у локтя, чтобы тот не упал. — И нам действительно пора возвращаться!

* * *

Амир осторожно помог ему натянуть рубашку обратно и прежде, чем юноша успел снова как-нибудь воспротивиться, собрал ему волосы шнурком вместо потерявшейся заколки. Мужчина неохотно отстранился, поднимаясь, отряхнул свою рубашку, которую подкладывал под голову потерявшего сознание юноши, и отошел к лошадям… Хмурый Аман безотрывно наблюдал за ним, и странное чувство ужалило сердце, оставляя после себя едко-кислую, как от незрелого плода, ноту нелепого разочарования.

Амани затруднился бы определить, что вызывало его злость — что сам просил отпустить его, или что князь исполнил просьбу, как и те желания, что он разбудил чуть раньше… Даже самое невинное и мимолетное прикосновение мужчины обжигало, разливаясь по телу приятной дрожью, и было бесполезно отговариваться долгим воздержанием и привитыми с раннего возраста привычками, ведь он же не реагирует так на, допустим, Кадера или Сахара, изголодавшись по члену до умопомрачения… Справедливо опасаясь выводов, к которым вели эти мысли, Амани зло прикусил губу, заставляя себя отвлечься наконец от щекотливой темы, и тоже встал.

— Почему он так спокоен сейчас? — спросил юноша, мрачно кивая на пофыркивавшего жеребца, которым Амир занялся в первую очередь, за неимением щетки или скребка воспользовавшись пучками травы.

Вороной одарил его явно насмешливым взглядом, словно говоря, что пять минут назад он тоже не особо вырывался из таких умелых, крепких и ласковых рук. Юноша намек понял и негодующе фыркнул, заставив жеребца тряхнуть гривой и едва ли не издевательски стукнуть копытом. Коронным взглядом Амани пообещал шайтанову порождению сквитаться при первом же удобном случае за все, когда странный звук отвлек обоих: Амир едва не плакал от смеха, наблюдая за своеобразным диалогом.

— Выбирай я тебе специально, и то не мог бы найти более подходящего коня!

От смущения и досады у юноши слегка порозовели скулы, а черные глаза полыхнули молниями, но Амир никак не мог перестать улыбаться. Хотя смешного по большому счету было мало! Брат вторично при всех оскорблял Амани, вынудив пойти на опасное испытание, ведь не нужно обладать всей мудростью мира, чтобы понимать, что юноше просто негде было научиться держаться в седле и обращению с лошадьми, а при падении можно разбить не только самолюбие, но и голову… Это само по себе заставляло задуматься.

Тем более, когда есть большая разница между высокомерным презрением к рожденному рабом, пусть даже тот одарен природой лучше многих свободных, желанием унизить и проучить, и тем, чтобы намеренно пытаться его убить! Джавдат обвинил Амани в том, что юношу целенаправленно делают центром интриги, искусственно создавая вокруг него соответствующий ореол и вводя в заблуждение простых воинов клана. Но было что-то неуловимо-настораживающее в поведении жеребца еще там, во внутреннем дворе… здесь, уже после того, как он сбросил Амана, — что наводило на подозрения о том, что как раз именно вороной, а не прочие лошади, подвергся какому-то воздействию, и сейчас Амир тщетно пытался определить какому.

Жеребец еще заметно нервничал, но не бесился, не пытался укусить, и окончательно утихомирился стоило избавить его от упряжи, которую мужчина перебрал до последнего ремешка и кольца, после чего так же тщательно осмотрел самого коня.

— Тебе лучше сесть со мной, — обратился Амир к юноше. Десны и углы губ вороного ему не понравились.

— Если я вернусь не на Иблисе, то не стоило и браться! — возразил Аман.

— Как ты его назвал? — изумился мужчина и хмыкнул. — А что, метко!

Поименованный Иблис с ним согласился, благосклонно позволяя гладить себя по роскошной гриве, и опять утыкаясь мордой в ручей.

— Но ты впервые садишься в седло, — Амир сразу же посерьезнел, — ты упал…

— Именно по этому! — юноша упрямо сжал губы: раз он ввязался во всю эту историю, значит и завершить ее должен так же блестяще как и начал.