Укрощение огня

— Нари, — уже серьезно говорил мужчина, нежно гладя вздрагивающие лопатки, прижавшегося к нему потрясенного юноши, — Аллах создал тебя целиком, а не какую-то часть по отдельности, и создал прекрасным. Тоже целиком. Почему я должен брезговать какой-то частью твоего тела и лишать нас обоих того, что приносит радость? Эта ночь и эта постель только наша, и никому больше в ней нет места… тем более святым мужам и их книгам. Иногда ты стыдливее девственницы, пламенный мой цветок!

Юноша, уткнувшийся ему в плечо и млевший ласк, неожиданно фыркнул:

— Ты все-таки варвар, господин мой!

— Разумеется! — смеющийся Амир опять уложил его на спину, заглядывая в черные очи, подрагивающие как озерная гладь от ветра, и низко шепнул. — Дикий необузданный горец… Не жди пощады!

Аман развел ноги и качнул бедрами, потеревшись о угрожающе упиравшееся в него орудие. Это трудно было принять за намек, но мужчина входил в него осторожно и медленно. Амани не ждал чего-то феерического — он испытал оргазм только что, и приятная дрожь еще сотрясала тело… Но мужчина входил все глубже, резкими толчками вонзаясь в жар упругой плоти и действительно не собирался щадить своего возлюбленного, целуя колени оказавшихся у него на плечах ног.

Увы, собственное окончание наступило слишком быстро из-за долгого ожидания. Однако любоваться, как юноша всхлипывает и начинает беспомощно кусать пунцовые губы, если пощекотать у него головку подушечкой, как стонет и мечется, если сжать член, гладкую мошонку, перекатывая яички, бьется и кричит, когда кончики пальцев щекочут крохотный бугорок внутри разгоряченного тела… доставляло не меньшее удовольствие!

— Мой!!! — голос больше напоминает низкий звериный рык.

И Аман не протестует, он покорнее ленты, по-прежнему стягивающей запястья над головой, лишь бы слышать заклятье, страшнее и вернее которого не отыскать и в легендах:

— Амани! Амани… Мой… Мое ярое пламя, моя ясная звезда… — и каждое слово из него причудливым узором выжигается прикосновением губ…

Ягодицы горят под ладонями, ночь катится под откос огненным колесом. По угрозой смерти юноша не смог бы объяснить как, когда и почему он вновь подается вперед, толкаясь в ладонь, обхватившую его напряженную плоть, и сразу назад, насаживаясь на заполнившую его без остатка твердь — до стона, до крика:

— Ами-и-ир! — вжимаясь потной спиной в его грудь, растворяясь в стальном объятии…

* * *

Время остановилось ради них двоих, и даже луна стыдливо прятала лицо, не желая своим серебряным лучом разбить творимое колдовство. Мужчина опомнился только тогда, когда после пятого, а то и шестого, сухого и мучительного оргазма — Аман даже не смог свести ноги. Серая дымка предупреждала о том, что вот-вот солнечный диск вынырнет из бездонного океана ночи и займет свое место на небосклоне…

И хотя тело юноши не несло на себе следов грубой похоти, у Амира впервые в жизни тряслись руки, когда он распускал пресловутую ленту, разминал пальцами и нежил губами ее исчезающие следы — он все-таки потерял голову! Не задумываясь, он поднял находившегося почти в обмороке юношу, закутав его в покрывало, и направился туда, где располагалось прекрасное средство от упадка сил.

Амани вначале не понял, что происходит, а потом с тихим вздохом просто опустил голову на плечо мужчины. Надо ли говорить, что еще никогда у него не было такой безумной и такой упоительной ночи? На руках его тоже несли впервые, даже из детства он не помнил о себе ничего подобного… В затуманенный разум почему-то пришло сравнение с полетом.

Прохладная вода приятно охватила измученное тело, убеждая в реальности происходящего. Собрав в тяжелый узел и аккуратно придерживая волосы юноши, чтобы они не намокли, другой рукой Амир осторожно обтирал его, смывая пот и следы их страсти. Пальцы бережно касались высокого лба и точеных скул, твердой линии подбородка, нехотя спустились ниже, к груди с горящими пунцовыми сосками, тщательно омыли вздрагивающий живот, послушно раздвинувшиеся бедра и ягодицы от липкого семени… Амани лишь тихонько охнул, когда рука мужчины опять дотронулась до его члена, а затем перешла к растянутому, опухшему анусу.

— Очень больно? — в голосе Амира отчетливо слышалось раскаяние.

— Нет… — почти беззвучно выдохнул Аман, качнув головой.

Он действительно не ощущал боли и вообще почти не чувствовал своего тела, способный только цепляться за его плечи и шальными, абсолютно пьяными глазами всматриваться в тепло мерцающие глаза мужчины, который сотворил с ним все это и продолжал творить дальше.

Обратно его тоже несли на руках, голова юноши покоилась на плече князя, а руки обвивали его шею, как будто не было ничего более естественного и правильного, чем держать его так.

— Прости, — сокрушенно произнес Амир, — я совсем измучил тебя… Слишком давно, слишком сильно желал тебя и потерял рассудок!

Амани не удержался и не открывая глаз, фыркнул в ответ:

— Кажется, я не был против в этом участвовать!

Последнее, что юноша услышал, прежде чем сдаться приятной истоме и погрузиться в сон, был смешок, за которым последовало легкое прикосновение губ.