Читаем Укрощение повседневности: нормы и практики Нового времени полностью

История учит нас, что статуя Мемнона в Эфиопии[329] сама по себе была молчалива, но как только лучи восходящего солнца ложились на ее губы, она начинала говорить. Я прошу вас стать этим солнцем востока, которое придаст движение моей душе и слова моему языку, если вы благосклонно отнесетесь к этой работе, которая требует времени и находчивости, а также свойственного мне усердия, чтобы я мог и впредь выполнять ее как можно лучше и тем самым оказать вам приятную услугу, чего я желаю столь же сильно, как и оставаться навеки

   вашим подлинным другом.

Приложение 2

Секретарь секретарей, или Сокровищница французского пера, содержащая манеру составлять и диктовать все виды посланий, включая некоторые шутливые письма


Он утешает (друга) в смерти отца[330]

Натуралисты утверждают, что каракатицам свойственно выпускать чернила с тем, чтобы не быть пойманным рыбаками, вы же, как я убеждаюсь, прибегли к молчанию, чтобы лишить меня удовольствия, которое могли бы доставить ваши письма, или потому, что не получили моих, ибо in dubiis munimum est se quendum (sic!)[331]. Если так, я весьма этим огорчен, в особенности потому, что вы, вероятно, усматриваете в этом мою вину. Но это не так, поскольку [дружба] подобна рекам, которые становятся все более глубокими, по мере того как удаляются от своих истоков. В подтверждение этого примите этот подарок. Это вещь небольшой ценности, но в этом я сейчас являюсь противоположностью Мандробулу, который, по свидетельству Лукиана, каждый год уменьшал ценность даров, приносимых Юноне[332]. Я слышал про смерть вашего отца, и меня несказанно огорчила понесенная вами потеря. Но у меня есть основание и для радости: видеть, что он обрел счастье, к которому мы стремимся в своей жизни, хотя она есть не что иное, как страдание среди отблесков истинного света, что было хорошо известно среди язычников. Наслаждаясь этой жизнью, я корю себя за обман и говорю, что он жив, ибо наша душа подобна Солнцу, которое, завершая свое движение в нашем полушарии, начинает светить в другом. Я написал бы вам о перемене, которая с ним свершилась, когда он оставил тленное ради бессмертного, если бы не опасался, что потревожу память, которая еще свежа, и вы станете бранить меня за назойливость. Я же стремлюсь этого избежать и неизменно оставаться

   тем, кем я всегда хотел бы быть.

Приложение 3

Модный секретарь сьёра де Ла Серра. Дополнен до сих пор не публиковавшейся инструкцией по написанию писем. А также – собранием писем о морали самых выдающихся умов нашего времени и комплиментами французского языка


Заверения в дружбе[333]

Сударь,

Мое стремление почитать вас более, чем кого бы то ни было в свете, не дает мне упустить ни одной возможности вновь и вновь заверить вас в этом. Хоть я и пребываю в неизменном нетерпении, ожидая случая представить вам и другие доказательства этого, но они не зависят от моей воли, а потому мне приходится удовлетвориться тем, что дать вам знать, что она никогда не будет направлена ни на что другое. Примите заверения в этом,

Сударь,

   от вашего преданнейшего слуги.

Приложение 4

Модный секретарь сьёра де Ла Серра. Дополнен до сих пор не публиковавшейся инструкцией по написанию писем. А также – собранием писем о морали самых выдающихся умов нашего времени и комплиментами французского языка


Письмо-утешение сыну в связи со смертью его отца[334]

Сударь,

Зная силу вашего духа и слабость моего собственного, я взялся за перо не за тем, чтобы утешить вас в смерти вашего отца, но скорее с целью выразить вам переполняющее меня сочувствие. Мне нужно лишь показать вам, что в этой неизбежности смерти, которую природа навязывает нам от рождения, каждый идет предначертанным ему путем. Кому-то посчастливилось идти более длинной и менее ухабистой дорогой, нежели у остальных, но все они заканчиваются у могилы. И как только мы прибудем туда, время, затраченное в пути, больше не будет иметь значения. Нам с вами стоит только задуматься, сколько уже прошло лет с тех пор, как мы сами пустились в этот путь, и что в тот самый момент, когда я к вам обращаюсь, мы могли бы увидеть его конец из‐за преждевременной смерти. Вот о чем нам следует думать, и одна эта мысль будет способна утешить вас в вашем горе, если вы станете часто обращать к ней свой ум. Ваш отец мертв лишь для себя самого, и теперь ваша очередь изящно сыграть свою роль, ибо вы никогда не вернетесь в этот театр[335], где пребываете сегодня. Плох он или хорош, он существует ради вашего бессмертия. Все это должно вызывать у вас скорее зависть, нежели печаль, ибо ваш отец уже наслаждается покоем, прибыв туда, куда вы только стремитесь. Я сказал бы вам больше, если бы не опасался, что заставлю ваши глаза слишком надолго обратиться к этой бумаге. Нужно дать им еще времени, чтобы выплакать всю вашу столь оправданную печаль. Я разделяю ее, будучи,

Сударь,

   вашим преданнейшим слугой.

Перейти на страницу:

Все книги серии Научная библиотека

Классик без ретуши
Классик без ретуши

В книге впервые в таком объеме собраны критические отзывы о творчестве В.В. Набокова (1899–1977), объективно представляющие особенности эстетической рецепции творчества писателя на всем протяжении его жизненного пути: сначала в литературных кругах русского зарубежья, затем — в западном литературном мире.Именно этими отзывами (как положительными, так и ядовито-негативными) сопровождали первые публикации произведений Набокова его современники, критики и писатели. Среди них — такие яркие литературные фигуры, как Г. Адамович, Ю. Айхенвальд, П. Бицилли, В. Вейдле, М. Осоргин, Г. Струве, В. Ходасевич, П. Акройд, Дж. Апдайк, Э. Бёрджесс, С. Лем, Дж.К. Оутс, А. Роб-Грийе, Ж.-П. Сартр, Э. Уилсон и др.Уникальность собранного фактического материала (зачастую малодоступного даже для специалистов) превращает сборник статей и рецензий (а также эссе, пародий, фрагментов писем) в необходимейшее пособие для более глубокого постижения набоковского феномена, в своеобразную хрестоматию, представляющую историю мировой критики на протяжении полувека, показывающую литературные нравы, эстетические пристрастия и вкусы целой эпохи.

Владимир Владимирович Набоков , Николай Георгиевич Мельников , Олег Анатольевич Коростелёв

Критика
Феноменология текста: Игра и репрессия
Феноменология текста: Игра и репрессия

В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века. И здесь особое внимание уделяется проблемам борьбы с литературной формой как с видом репрессии, критической стратегии текста, воссоздания в тексте движения бестелесной энергии и взаимоотношения человека с окружающими его вещами.

Андрей Алексеевич Аствацатуров

Культурология / Образование и наука

Похожие книги