Укрощение рыжего чудовища

Она проревела несколько часов. Даже предположить не могла, что человек способен плакать так долго. С перерывами на туалет, попить водички и попытки успокоиться. И не какой-то абстрактный человек, а она сама, Варвара Самойлова, взрослая женщина, хирург, а вот способна на такое.

Но слезы всё текли и текли. Горло все сжималось и сжималось. Рыдания всё душили и душили. И она плакала. Ревела. Всхлипывала. Какая-то часть мозга, не парализованная болью, понимала – это правильно. Это нужно сделать. Чтобы вышел гной из раны. Чтобы вытек яд. Слезами вымыть из раны грязь и инородные тела. А потом она проведёт антисептическую обработку. Спиртом. Напьётся – завтра или послезавтра. Потом зашьёт. Забинтует. И будет жить дальше. Сможет. Сумеет. Уже делала так. Правда, во второй раз почему-то еще больнее. Ну, так сама виновата – нечего было самым мягким, самым уязвимым местом подставляться.

В три часа ночи Варя усилием воли заставила себя выпить валерьянки, ничего другого из седативных в доме не было. И легла спать. Пару раз еще всхлипнула. И неожиданно уснула.

Утром будильник вызвал самую настоящую, с трудом терпимую головную боль. Мелькнула малодушная мысль позвонить заведующему и сказать, что заболела. Как отработать целый день, если спала меньше четырёх часов? Что она – не человек, что ли? Заболеть не может? С начальством у Вари отношения прекрасные, в том числе и благодаря отцу – она это чётко понимала. Именно поэтому заставила себя встать с постели. Ну чего тут. И вообще, уж работа ее точно не предаст. И работу надо ценить.

Медсестра Волгина руками всплеснула, когда Варя открыла дверь кабинета. Да, такая уж у Вари кожа, что до сих пор и глаза, и нос припухшие. Варвара мысленно собралась. И напрасно. Зоя Анатольевна промолчала. Хотя наверняка догадалась о том, что Варя ревела накануне. И даже о причине слёз, скорее всего, догадалась. Но не сказала ни слова. А вместо этого прикрывала Варю весь день. Всё, что могла, – взяла на себя. Словно закрыла своей пышной фигурой Варвару от любопытных взглядов коллег, ненужных разговоров. Дала ей погрузиться в работу с головой и забыться. В тот день Варя поняла, как ей повезло с медсестрой. Золотой человек. Сердце золотое. И руки золотые, хоть целуй. Только бы время выкроить на это.

А на работе не расслабишься. Больные, как по заказу – непрерывным потоком. И Варя вскрывала, зашивала, перевязывала. И только к концу приёма поняла, как это ей помогло. Она выстояла. Выдержала. Сегодня еще закрепит эффект спиртным. Выпить и вырубиться – усталость и недосып уже сказываются. А завтра будет легче. Самый первый, самый страшный день она пережила. Это как с операцией. Еще будут рецидивы и возможные осложнения, но самый трудный и важный день – первый после операции. Она его пережила.

Телефонный звонок настиг Варю, когда она переодевалась. Она взяла аппарат с опаской. И облегчённо вздохнула, увидев на экране красивую темноволосую девушку. Номер Тихого она удалила сразу же. И даже всякими чёрными списками не стала заморачиваться. Он ей больше не позвонит. И нечего дёргаться.

Варя ответила на звонок.

– Ну, ты где? – раздался звонкий женский голос. – Я уже все колёса твоей машины обпинала.

– Э-э-э… Привет, Любашкин.

– И тебе привет, – рассмеялась невестка. – Выходи, давай, заждалась я тебя, госпожа хирург.

– А ты где?

– Да у твоей машины, – довольно отрапортовала Люба.

– А… зачем?

– Соскучилась!

– Слушай… – Варя вздохнула. Совершенно некстати сейчас явилась Любава. Совершенно.

– Только не говори мне, что у тебя грандиозные планы на вечер! – взмолилась Люба. – Хотя… если свидание… – Невестка вздохнула. – Я понимаю. Извини, если не вовремя. Точно. У тебя же там есть кто-то, кому ты розы стеклянные подарила. Так что если свидание, – немного деланно рассмеялась Любава, – так я всё понимаю и…

– Нет никакого свидания! – отрезала Варя. А потом чуть мягче добавила: – А чего тебе дома не сидится? В вашем положении, мадам…

– Не начинай! – фыркнула невестка. – Я уже с тоски вою. То нельзя, туда не ходи.

– Коля дежурит? – догадалась Варя, натягивая пуховик.

– Нет. Но у него же теперь обширная частная практика. Он сегодня в разъездах, и допоздна. Представляешь, до чего я дошла? Ему в двенадцать ночи звонят какие-то бабы, а я даже уже не ревную.

– Правда? – невольно улыбнулась Варвара, кивая на прощание медсестре и выходя из кабинета.

– А толку? – беспечно отозвалась Любава. – Коля сразу начинает нудно перечислять, сколько ему платят за частные консультации. Знаешь, у твоего брата как-то незаметно любопытная особенность появилась.

– Какая?

– Он одним-двумя словами действует как слоновья доза успокоительного. Даже на меня. Ну и на других… дам… тоже. Звонят ему, рыдают так, что даже я слышу. Он им что-то скажет и всё – тишь, гладь, вменяемая женщина. Вот такой у тебя брат, оказывается, – Люба рассмеялась, но в голосе чувствовалась странная гордость.

– А раньше было наоборот. Умел одним-двумя словами довести до белого каления.

– Ой, это он тоже по-прежнему умеет. Ну, где ты там? Выходи, Леопольд. Выходи, подлый трус.