Укрощение рыжего чудовища

Тихон обессилено откинулся на подушки. Зажмурился, подышал через нос. Надо вставать. И что-то делать. Обязательно надо что-то сделать. Пока он не сошёл с ума от мыслей и воспоминаний, которые нагло лезли сквозь пробитую брешь.

Заставил себя собственноручно убрать то, что натворил в спальне. И презервативы заставил себя выкинуть, хотя снова затошнило. Как девочка, бл*дь! Или как баба беременная.

Потом душ. Побрился. Порезался какого-то хрена аж два раза. Боль от защипавшего на порезах лосьона была почти сладкой. Пусть морда саднит. Пусть.

Кнопкой чайника щёлкнул привычно. А вот в кружку себе налил остатки бульона. Морс он допил еще позавчера.

Пил из кружки разогретый в микроволновке бульон. Приготовленный Варей бульон. Даже имя ее отзывалось болью внутри черепной коробки. И лицо ее – везде. На дне бульонной чашки. В окне. В экране мобильного. Везде. Белое лицо в нимбе золотых волос. И почему-то вспомнил такое же белое лицо отца. Сам весь чёрный, а лицо белое. Не мог оторвать взгляд от его лица. Всё смотрел и смотрел – пока совсем из виду не скрылся. По лицу бежали слезы, но Тихон их не чувствовал. И над ним никто почему-то не смеялся. А должны были.

Куда бы посмотреть, чтобы не видеть лица? Лица тех, кого он предал. Чьё доверие и любовь обманул. Куда спрятаться от их укоряющих глаз? На углу стола аккуратно лежит упаковка с лекарствами. «Ты лекарство, по крайней мере, пьёшь?». Пью, Варя, пью.

Старательно прочитал все исписанные мелкими буквами инструкции. Выпил, как написано. Запил остатками бульона и голым кипятком из чайника. А потом вызвал Сергея Леонидовича. За руль сегодня Тихону никак нельзя. Пальцы вон до сих пор дрожат.

Тремор. Слово вспомнилось – из Вариного обихода. Напридумывают эти медики разных слов для простых вещей. И снова в мыслях она – Варя. И боль, немного отступившая, вернулась. Тупыми молоточками в виски и противным жжением в желудке. Ему надо уйти из квартиры. Здесь совсем невмоготу. И он пошёл одеваться.

На пороге вдруг замер. Дверной проем. Там, за порогом – она. Так же стояла вчера. Белое лицо. И Тину почему-то страшно переступить через порог. Словно перейти какую-то невидимую черту, после которой уже ничего не исправишь. Хотя какого хрена? Он шагнул за эту черту давно. И всё равно Тихон зажмурился, выходя из квартиры. До кучи у него теперь еще и фобия дверных косяков и порогов.

По дороге в ресторан Тин решил, что ему надо все-таки выпить. Опохмелиться. Потому что адская головная боль и жжение в желудке не отпускали. Потому что было совсем херово. Потому что… «С ангиной не шутят, Тиша!» У него ж еще и ангина. Впервые за очень долгое время ему захотелось застонать. Не от удовольствия, как в постели с красивой бабой. А от боли и бессилия.

Он вышел из машины. Хмуро кивнул Никодиму-Виталию на входе. Потом поговорит. Сначала выпить.

– Лёха, сидра мне налей. Вишнёвого.

Бармен, оторвавшийся от какого-то автомобильного журнала, который листал до этого, одарил хозяина ничего не выражающим взглядом и водрузил на тёмную полированную поверхность стойки невесть откуда добытую табличку «Бар не работает». Тихон опешил.

– Это что такое?

– Не видно, что ли? – Лещ повернул табличку к себе, протёр полотенцем. – Бар открывается вечером. Сейчас закрыт.

– Ты берега не попутал, Лещинский?! Сидра мне дай!

Бармен отвернулся и демонстративно принялся полировать коньячный бокал.

– Бунт, значит, да? – зло выдохнул Тихон. – Ну, дождётесь вы у меня…

Он слез с табурета и отправился на кухню. Нельзя опускаться до склок с собственным барменом.

– О, явился, не запылился, – так прокомментировал его появление на кухне Михаил Александрович.

Тихон чуть не споткнулся о порог. Такое ощущение, что за те неполные сутки, что его не было, у него ресторан отобрали. По крайней мере, персонал вёл себя так, будто Тихон тут не хозяин больше. Тин не хозяин «ТинЪ».

– Саныч, налей, а? Знаю, у тебя наверняка заначка есть. Не может не быть.

Шеф-повар ответил ему тяжёлым взглядом. Поправил чисто профессорским жестом на носу интеллигентные очки в тонкой серебристой оправе. И выдал:

– А половником по е*альнику не желаете, Тихон Аристархович?

– Чего?! – опешил Тихий.

– Шильцем в рыльце. Лопаткой по сопатке, – услужливо подсказывал Михаил Александрович. В руке он при этом сжимал тридцатисантиметровый немецкий «шеф», что как-то сразу добавляло его словам веса.

– Вы, мать вашу, совсем охренели! – взорвался наконец Тихон. – Забыли, на кого работаете?! Кто вам деньги платит?! Кто ваш хозяин?!

– Ты на моей кухне глотку не дери! – рявкнул в ответ Михаил Александрович. – Я пока еще тут шеф-повар, и на этой кухне хозяин – я!

– Что с ним говорить, – раздался за спиной Тихого голос Леща. – Половником в лоб – и весь разговор. Или ножом уж сразу.

Тин резко обернулся. Мрачно посмотрел на бармена.

– Революцию тут устроить вздумали?

– Угу, – невозмутимо ответил уже Никодим, тоже подтянувшийся на кухню. – Стачку. Забастовку.

– Я вам устрою стачку! Без выходного пособия!