Укрощение спортивной

Я смотрю на Юрия — ведь ему только этого и нужно, чтобы я кинулся на него. Чтобы заистерил и показал себя с дурной стороны. Не дождется — Оксана важнее. А морду набить я ему и по приезду успею.

— Да отвали ты, полудурок! — я отталкиваю руки, когда он снова тянется ко мне и проскальзываю в наш небольшой коридорчик.

Несколько шагов и я стучу в дверь Оксаны. Тишина. Стучу снова, и только тогда она отзывается.

— Уходите.

— Оксана, открой. Нам нужно поговорить.

— Уходи, Борис. Я не хочу тебя сегодня видеть.

— Оксана…

— Я думала, что ты другой, а ты…

— Я другой, я не такой как Юрий, как остальные и я… Я люблю тебя.

Слова, которые долго крутились в моей голове… я много раз представлял, как говорю их глядя в синие глаза… И вот сейчас я говорю их закрытой двери. И если всего полчаса назад я был счастлив, то теперь моя душа словно разрывается на части маленькими крюками. Надо же было Юрию появиться так не вовремя!

— Борис, увидимся завтра, — после минутного молчания раздается за дверью.

Проходит всего минута, а мне кажется, что ожидание тянется вечность.

— Дай мне объясниться! Я…

— Не надо. Увидимся завтра.

В её голосе столько льда, что с лихвой хватило бы собрать новый айсберг, на который наткнулся «Титаник». Как его растопить? Скрестись и дальше, как выброшенный за шкирку кот? Или же подождать до завтра?

— Оксана, прости меня, я хотел как лучше…

В ответ только молчание. Я жду ещё пять минут, ничего не происходит. Выбить дверь и сделать ещё хуже? Потом ещё и с Оскари разбираться? Да что же делать? Ненавижу женские слезы и своё косноязычие!

Я выхожу из коридора в зал. До чего же гадко на душе…

Причина этому состоянию сидит за столом с Оскари и опрокидывает стопку за стопкой. Нарезка овощей и вчерашний гусь служат им закуской. Оскари вопросительно кивает мне, я в ответ машу рукой и выхожу на улицу.

Снег искрится на солнце, слепит глаза. Я зачерпываю полную ладонь, замороженная вода приятно остужает лоб. Так бы остудить те чувства, что сейчас бушуют во мне. Что будет дальше — удастся ли вымолить прощение, или все усилия насмарку, и мы вернемся к прежнему офисному общению? Побить Юрия? А смысл? Всё равно сказанное не вобьешь обратно. Спеть под окном серенаду? Вот этого только не хватало, чтобы показаться полнейшим дебилом.

К коттеджу подъезжает «Уазик», тот самый, что увез нас от аэропорта.

Марджаана открывает дверь пассажирского сиденья и легко выпархивает наружу. Лицо светится радостью, ведь она уверена, что «олень не зря сломал ногу». Но улыбка угасает, когда она видит мое лицо.

— Борис, что случилось? Почему ты хмуришься? У вас всё нормально или…

— Да, как раз «или…». Нет, не волнуйся, Марджаана, с твоей стороны все прошло замечательно. Скорее это я всё испортил. Ну и Юрий немножко помог.

— Юрий? Он уже приехал?

— Да, сидит внутри. Он свое дело сделал, теперь празднует победу настойкой твоего мужа.

— Эх, мне так жаль, Борис. Он должен сегодня улетать… Действительно жаль, что так получилось, мы хотели как лучше.

— Спасибо вам, Марджаана. Вы сделали всё как нельзя лучше, но… Но видно не судьба. Оксана на меня обиделась, даже разговаривать не хочет. Закрылась в комнате, я же вышел немного проветриться.

— Ладно, я сегодня вечером попробую её разговорить. Может быть, что-нибудь…

— Ещё раз спасибо, Марджаана, вы очень добрые. Ты и Оскари. Вы замечательные. Я ещё немного постою на улице…

— Хорошо, только долго не стой, а то заболеешь, — Марджаана гладит меня по плечу и заходит в коттедж.

Как же зовут мужчину за рулем? Вроде бы Михаил? Да, точно — Михаил. Надо подойти к нему.

— Привет! Закурить не найдется? — пожимаю я крепкую ладонь вышедшего мужчины.

— Нет, я же недавно бросил. Марджаана с Оскари заставили. Да и жена тоже давно ругается, всю плешь проела, — щурится на меня Михаил.

— Ладно. Я тоже бросил, но вот сейчас бы от затяжки не отказался.

Мужчина окинул меня прищуром, такой ещё был у Ленина, когда он смотрел на школьников со стены над школьной доской.

— Крепись. Боль пройдет, а здоровье уже не купишь.

— Это да. Ты за Юрием?

— Ну да, сегодня его, завтра вас. В аэропорту потом других встречать и обратно.

— Две тысячи верст, это же не хухры-мухры. Не тяжело?

— Да нет, привык. Едешь, думаешь о своем, и километры скрадываются быстрее.

— Понятно, я тоже на своей машинке пару раз гонял на дальние расстояния. Едешь, смотришь и философствуешь.

На своей машинке. Эх, где же она теперь?

— Ну да, разные мысли приходят. Извини, что нет сигарет, — Михаил поднимает капот и углубляется в недра машины.