Ах, так я трехдюймовый? Конечно, у тебя рога в целый фут, и я ростом никак не меньше их. Ну, будешь ты огонь разводить? А не то я пожалуюсь на тебя нашей хозяйке, и, хотя она сама находится в руках у нашего хозяина, получишь ты от ее руки охлаждающее поощрение за проволочку в твоем горячем занятии.
Прошу тебя, добрый Грумио, расскажи, как дела идут на белом свете.
Холодно на белом свете, Кертис, везде, кроме твоего дела. А потому – огня! Делай, что тебе полагается, и получай, что тебе полагается, так как мой хозяин и хозяйка промерзли до полусмерти.
Огонь сейчас будет готов, и потому, добрый Грумио, новостей!
Ну, «Джек малый, эй, малый!» – новостей будет сколько хочешь.
Полно, брось, надувало ты этакий!
Ну, раздуй огонь, а то меня ужасно продуло. Где повар? Поспел ли ужин, выметен ли дом, усыпан ли пол тростником, снята ли паутина, прислуга одета ли в новое платье, в белые чулки, у каждого ли служащего есть свой свадебный наряд? Все ли кубки и стаканы чисты внутри и снаружи? Постланы ли скатерти, все ли в порядке?
Все в порядке. А теперь, прошу тебя, новости.
Во-первых, да будет тебе известно, что лошадь моя устала, а хозяин с хозяйкой шлепнули.
Друг друга?
С седел в грязь, и получилась целая история.
Не тяни, добрый Грумио.
Потяни-ка ухо.
Вот тебе.
Вот тебе.
Это называется почувствовать историю, а не услышать историю.
Потому это и называется чувствительной историей. А затрещиной этой я постучался в ваше ухо и попросил внимания. Ну, я начинаю. Imprimis[12], мы спускались с грязного пригорка, причем хозяин сидел позади хозяйки…
Оба на одной лошади?
А тебе что до этого?
Не мне, а лошади.
Так ты и рассказывай историю; а если бы ты не перебивал меня, – ты бы услышал, как ее лошадь упала и она очутилась под лошадью; услышал бы ты, в каком грязном месте это происходило, как она вся перемазалась, как он оставил ее лежать под лошадью, а сам бросился бить меня за то, что ее лошадь споткнулась, как она похлюпала по грязи, чтобы оттащить его от меня, как он ругался, как она упрашивала, она, которая никогда раньше ни о чем не просила; как я кричал, как лошади убежали, как у него оборвалась уздечка, а я потерял подпругу, – и много еще достопамятных вещей не услышишь; они умрут в забвении, а ты сойдешь в могилу невеждой.
По всему выходит, что он еще больший упрямец, чем она.