Укротить сердце (ЛП)

Я замедляю шаг и останавливаюсь в дверях конюшни, чтобы полюбоваться ее миниатюрной, гибкой фигуркой. Она стоит у стойла нового жеребенка изабелловой масти, которого только что привезли. Ее нежные руки гладят его щеки, кремовую гриву, розовый нос. Чего бы я только не отдал, чтобы оказаться сейчас на месте жеребенка.

Земля скрипит под моими сапогами.

- Второй раз за неделю, - говорю я Руби. - Это у него ты прячешься от меня?

Все еще поглаживая лошадь, она говорит:

- Я люблю его. Он такой милый мальчик. Как его зовут?

- У него нет имени. Называть их - плохая примета. Означает, что они останутся у нас.

Ее тело слегка напрягается.

- Вы не оставите его у себя?

- Он отправится к покупателю в Дир-Лодж в следующем месяце.

- О.

Она кивает и наклоняет голову, чтобы коснуться лбом головы пони.

- Похоже, мы оба скоро отправимся в путь, да?

От ее слов у меня внутри все переворачивается.

Когда она смотрит на меня, я, черт возьми, едва не теряю самообладание.

Я никогда не видел, чтобы красавица была такой грустной.

- Эй, - говорю я, сокращая расстояние между нами. Вид ее печального лица словно удар под дых. Ее голубые глаза, всегда наполненные радостью и солнечным светом, потускнели. - Что случилось? - Я обвожу взглядом ранчо. - Кто-то что-то сказал тебе?

- Нет. Ничего не случилось.

Ложь. Красные круги вокруг ее глаз говорят о другом.

- Чушь собачья.

Ее нижняя губа дрожит, и мне это не нравится. Ни капельки. Я хочу выяснить, кто тот ублюдок, который украл ее солнечный свет, и избить его до полусмерти.

Я провожу пальцем по ее подбородку, поднимая ее взгляд к себе.

- Малышка, выкладывай.

- Ничего особенного, - шепчет она, по ее щеке скатывается слезинка. - Просто у меня был плохой день.

Я провожу руками по ее плечам.

- И поэтому ты здесь? У тебя был терновый день?

Она тихонько вздыхает.

- Ты помнишь. - На ее губах появляется слабая улыбка.

Я не мог забыть. У меня были шипы каждый чертов день моей жизни, но этим летом моим подсолнухом стала Руби.

- Да. У меня был терновый день. И я люблю лошадей, - говорит она с благоговением, от которого у меня сводит живот. - Они меня успокаивают. - Она опускает глаза. - Мне просто нужно было куда-то пойти.

Черт, меня бесит, что она не пришла ко мне. Что она пытается решить наши проблемы на ранчо, но не позволяет никому помочь с ее.

Я жду, когда она начнет рассказывать, но она молчит. Внезапно меня накрывает волна злости. Мне не нравится, где мы находимся. Какое-то неустойчивое промежуточное состояние. Мы не вместе, но я чертовски уверен, что не хочу быть чужим для нее.

Больше не хочу.

Я теряю свое самообладание, то небрежное безразличие, которое я так старался сохранить с тех пор, как она появилась в моем городе.

Раньше я считал ее отвлекающим фактором на ранчо, но теперь нет.

Она больше, чем это.

Больше, чем радость.

Она стала для меня человеком, которого я жажду. Той, кого я хочу видеть каждое утро, когда просыпаюсь. Мне нравится рассказывать ей о своем дне, спрашивать, как прошел ее, спать рядом с ней по ночам и заслуживать этот потрясающий сон без сновидений.

Она - все для меня.

Мне кажется неправильным не знать о ней больше.

- Меня тоже успокаивают лошади, - говорю я, поглаживая ее по руке. Она улыбается, несмотря на грустное выражение лица. Что бы ее ни беспокоило, мое дело - разобраться в этом.

- Правда?

- Да. Когда у меня в детстве что-то шло не так, я просто выходил из дома и садился в седло, - говорю я ей. - Проводил день у ручья, а когда возвращался домой, был в хорошей форме. Нет большей свободы, чем сидеть на лошади.

- Свобода, - шепчет она. Затем ее глаза проясняются, и она смотрит на меня. - На родео было так же?

- Да. - Я выдавливаю из себя слова. - Я начал помогать отцу объезжать жеребят, когда мне было семь лет. В старших классах участвовал в соревнованиях по конному спорту, прежде чем попробовать себя в высшей лиге. - На вопрос в ее глазах я добавляю: - Езда без седла.

- О.

Всплывают воспоминания. Мы с Уайеттом сравнивали травмы после «Last Chance Stampede» в Хелене. У меня была сломана ключица, у него - порвано сухожилие в плече. Мы были избиты, в синяках и в полной заднице, и никогда еще не были так горды.

Участие в родео с моим братом было как глоток свежего воздуха. Чувство, что я могу удержаться на лошади, а потом тебя швыряют в грязь. Адреналин, простой и понятный. Это длилось восемь секунд, и я наслаждался каждой из них.

Она улыбается.

- Ты выиграл какую-нибудь медаль, ковбой?

Я ухмыляюсь.

- Призовые деньги, малышка. - Я целую ее губы. - Много-много призовых денег.

Она поворачивается, голубые глаза сканируют стойла.

- Какой из них твой?

Взяв ее руку в свою, я двигаюсь дальше по ряду и останавливаюсь перед массивным черным жеребцом.

- Этот. Стрела. - Я глажу его холодный нос. - Мой отец всем нам дарил лошадей на десятилетие. Традиция.

- Он красавец, - вздыхает она.

- Он ублюдок. - Я ухмыляюсь, отводя шелковистую прядь гривы Стрелы с его морды. В его темных глазах нет привязанности. - О том, сколько раз он швырял меня на задницу, ходят легенды.