Укрытие

Нет, вру, это Дасти Спрингфилд,[5] говорит Ева, указывая сигаретой на Селесту. Ева вдыхает и выдыхает одновременно, впивается губами в фильтр, и из ноздрей вырываются две струйки дыма. Серый столбик пепла растет, кренится и падает как раз тогда, когда она снова подносит сигарету к губам.

Кэти Макгоуэн,[6] говорит Селеста, дуя на пудру.

Но у нее же длинные волосы! — восклицает Роза.

Знаю. Селеста бросает на нее взгляд. Я про челку, дурочка! Она проводит пуховкой по подбородку; на стол сыпется розоватая пыль. Меня этот процесс наведения красоты повергает в священный ужас.

Посмотри-ка, Дол, шепчет она и проводит пуховкой по моей щеке. Закрой глаза.

Она делает еще пару взмахов. Немножко пахнет лилиями. Селеста подносит к моему лицу зеркальце пудреницы: шрам почти незаметен. Я протягиваю ей больную руку — чтобы подправила.

* * *

В зеркале на туалетном столике отражаются три Пиппо — вид слева, вид справа и анфас, а когда он наклоняется поправить одну из створок, его отражения множатся бесконечно. Пиппо изучает макушку, усмиряет непокорный вихор, налив на уже мокрую правую ладонь еще масла из бутылки. Приглаживает волосы, упирается подбородком в грудь, берет расческу и аккуратно проводит ей по черепу. Пиппо ищет, обо что бы вытереть руки и, не найдя ничего подходящего, берет резную ручку кончиками пальцев и открывает верхний ящик комода. Он все еще забит нижним бельем Марии: скрученными жгутом чулками телесного цвета и толстыми креповыми подвязками, панталонами и комбинациями, а еще там лежит непонятный резиновый жгут. Он берет из груды одну подвязку и подносит ее к лицу; Мария возвращается к нему запахом Wintergreen и роз.

Внизу мать открыла в кухне воду. Пиппо слышит металлический звук струи, ударяющей о ведро, кран закрывают, урчат напоследок трубы. Он мог бы вымыть руки как следует, чтобы на них не осталось масла, но только не хочет, чтобы мама видела его в лучшем костюме и до блеска начищенных туфлях. Она, наверное, снова примется мыть лестницу: отличное занятие, когда злишься. Он слышит, как открывается парадная дверь, чувствует, как в комнату добирается поток свежего воздуха. Лучше выйти из задней двери. Он спускается на цыпочках, держа туфли в руке, морщится, когда предательски скрипит ступенька.

Эй, Филиппо! — кричит мать, распахивая дверь. Она стоит на карачках на крыльце, держа в красной руке щетку.

Ты что, уходишь? — спрашивает она.

Пиппо садится на нижнюю ступеньку и надевает туфли.

Да, мама, отвечает он и наклоняется завязать шнурки. Они выскальзывают из маслянистых пальцев, он никак не может сделать петельку.

Что? — переспрашивает она, поворачивая мокрую щетку в его сторону.

Да, мама, ухожу.

Проходя мимо, Пиппо легонько касается ее плеча. Миссис Сегуна окунает щетку в ведро с мыльной водой и швыряет ее на порог.

Филиппо! Шнурки! — кричит она, когда он, перепрыгивая через ступеньку, чуть ли не бегом бежит на улицу.

Пиппо не смотрит на ноги, не оборачивается, но когда скрежет щетки стихает, он слышит, как наконечники шнурков щелкают о сверкающую кожу туфель.

* * *

Я узнаю, что случилось с Селестой на первом свидании, от Люки. Она рассказывает скупо, время от времени вознося очи к небу, словно решая, достойна ли я того, чтобы об этом знать.

Так вот. Она встретилась с Маркусом в молочном баре, говорит она. И умолкает. Умолкает на целую вечность. Так я впервые узнаю, что такое нагнетать напряжение.

А потом что? — спрашиваю я, болтая свешенными с кровати ногами.

Дай-ка подумать. И она замирает: палец упирается в подбородок, глаза уставились в потолок. Так тихо, что я слышу, как звенит у меня в ушах, как тихо поскуливает Джексон Джексон, как позвякивает его цепь о дверь дома номер один. Его опять выставили под дождь. Я спрыгиваю с кровати, подхожу к окну и вижу его зад, высовывающийся из приоткрытой двери, вижу, как понапрасну летает из стороны в сторону его хвост.

Что же это может стоить? — размышляет вслух Люка.

Вот гадкая! Что же из того, что у меня есть, может захотеть Люка? Получается, почти что все, кроме моего импетиго, которого никто бы не пожелал.

Хочешь моих плюшевых собачек? — предлагаю я.

Не-а, говорит она, оттопырив губу.

Разумеется, нет.

А как насчет… Она умолкает, трясет головой, думает и продолжает: А как насчет твоей коллекции «Банти»?[7]

Я дам тебе два, начинаю я, но как только она понимает, что я пытаюсь торговаться, проводит большим и указательным пальцем по губам — застегивает рот на молнию. А я так отчаянно хочу узнать, что случилось с Селестой, что сдаюсь. Люка подскакивает к окну, плюет на ладонь и протягивает ее мне: я делаю то же самое, и мы пожимаем руки.