Укус хаски (сборник)

– Если он простоит здесь месяц в ремонте, то и правда – раненых не будет, – грустно отшутился «безлошадный». – Вы не понимаете. Брата отправили на фронт, а меня ещё год в училище мурыжили… Рассказывали, что без танка бой не кончается, что случай был в сорок первом, когда командир подбитой «бэтэхи» выскочил с топором, открыл люк панцера и немцам обушком прямо по шлемам – одному-другому…

– Брехня! – безапелляционно бросил Шалин, старший лейтенант с непривычным для русского именем «Вольдемар». – Нет у немцев танкистских шлемов. У них броня изнутри мягким обтянута. В пилотках они катаются, точь-в-точь как в авто.

– Если бы так просто всё было, давно бы фрицев погнали на запад обушком топора. Топоров много, людей – тоже, – добавил Володя Бочковский, командир роты. – Пока сам в бою не побываешь, а тем более – в танке красного петуха не поймаешь, тебя запросто сказкой купить. Потом как заново родишься, глаза откроются.

– И что танкисты друг на дружку кидаются, тоже брехня, – добавил взводный, у него на испещрённом ожоговыми шрамами лице так и не выросли ресницы. – Помню, этой зимой на Калининском у меня движок вспыхнул. Дым густой, сугробы вокруг, метель… Выскакиваем, пытаемся тушить. Воды нет, снегом не особо погасишь. Ветер налетел, значит, глядим – а в полусотне шагов немец дымится, экипаж вокруг бегает, тушит. Ну, думаю, сейчас из пулемёта полоснёт – всем хана. Тут один фриц, смотрю, нам машет. Потом руки над головой скрестил, мол, не стреляйте, мы тоже не будем. Как потушились – завелись, разъехались.

– Я б шмальнул на прощанье в след, – кровожадно заявил Андрей. – В корму.

– Не, я не стрелял. Они – тоже. С-суки, конечно, эти фашисты… А, в общем, такие же танкисты, как мы с тобой. Поэтому рука не поднялась. Их наша пехота в плен не берёт. Форма чёрная, как у эсэсов. Без разговоров – к стенке.

– Там, на Калининском, – вспомнил Бочковский, – голодно было. Нам с самолётов харч сбрасывали. Раз кухню натопили, наши стоят из батальона, гляжу – за ними два фрица пристроились в очередь. С котелками. Повар им плеснул. Немного, конечно. Но с мясом. А наши понахалке за линию фронта сходили, им только каши с маргарином отвалили, мяса зажали. Голод – он по обе стороны голод.

Андрей даже есть перестал. В это невозможно было поверить! Сколько лет он слушал о непримиримости, о ненависти к врагу… И в лучшей танковой бригаде Красной армии с врагом меняются едой?! Вместе тушат загоревшиеся танки? Больше он не вставлял ни слова, просто слушал. И наговорено было столько, что, услышь особист Волощенко их застольный трёп, кричал бы про антисоветский заговор в роте!

В унисон его мыслям взвился осетин Байцаев.

– Пусть бы и дохли от голода! Я бы их там пришил, прямо возле котла, мамой клянусь! А падаль собакам скормил. Заладили ещё – такие же танкисты… Читали, что они в Краснодаре творили? До Берлина дойдём, я даже их младенцев кончать буду. За ножки и башкой об стенку – раз, и чтоб мозги брызнули! Чтоб из такого младенчика новый хайль Гитлер не вырос!

– Тогда будешь сам не лучше фрица, – одёрнул его Бочковский. – И кто-то возьмёт твоих детей за ножки…

– Не будет у меня детей! – У танкиста затряслись губы и кулаки. – Убили, гады, мою невесту! Всю её семью! Одной бомбой в дом – всех… А я ей клятву давал – только к ней вернусь! Теперь некуда возвращаться! Поэтому меня даже трибунал не удержит. Воевать буду с ними до последнего живого немца. Под корень гнилую породу выведу! А погибну – другие найдутся…

На минуту повисло молчание. Байцаеву возразить было нечем. И поддержать его никто не хотел. Потом взводный заговорил на другую тему.

– Про «тигров» видели плакат? Не верю, что их много будет. Так же как у нас КВ. А вот их «четвёрки» меня тревожат. Я одну облазил, сгоревшую. К броне болтами дополнительные листы прикрутили. Пушка длинная, не то, что в сорок втором.

– Только бы дожди не пошли. Сухость нам на руку. В пылище, когда шагов на тридцать ни черта не видать, главное, кто шустрее и наглее, – добавил Бочковский.

Постепенно Андрей постигал премудрости, которым в училище не научат и в учебниках не напишут. Нужно, оказывается, сломать стопор разъёма от шлема, чтоб, покидая горящий танк, командир не тратил лишнюю секунду, отсоединяя кабель. Всегда дублировать важнейшие команды мехводу ударом сапога в плечи и спину. При частой стрельбе не закрывать люк и приказать заряжающему тотчас выбрасывать стреляные гильзы, иначе задохнёшься. Скомандовав «короткая», считать до трёх – танк трижды клюнет вперёд на пружинах подвески и только тогда замрёт на миг, достаточный, чтобы произвести выстрел, а мехвод обязан без команды сразу рвать с места вперёд и в бок. И что прямо в бою стоит ехать метров тридцать, не более, потом резко поворачивать, сбивая прицел вражескому наводчику.

– Если попали в корпус, в лоб, первый снаряд обычно много беды не натворит. В худшем случае ранит кого-то осколками брони. Но учти, обломки баки проткнут. Они по бортам… – учил его ротный.

– Знаю, – прервал Андрей. – Сам свой танк собирал.

Снова взгрустнулось, заныла больная мозоль.