Укус хаски (сборник)

– Проявить христианское милосердие порой стоит больших душевных сил, чем месть.

Вдыхая аромат настоящего кофе, наверное, впервые столь качественного после довоенных лет, Марыля была просто обязана сказать итальянцу что-то ободряющее.

– Думаю, вы правы, синьорина, так как я до сих пор расплачиваюсь за мягкосердечие. Кое-кто на Сицилии считает меня тряпкой, не мужчиной.

– Будь я в числе ваших сицилийских знакомых, никогда бы не сказала ни полслова в порицание. Вы уважаете выбор женщины: если она предпочла другого, не стоит применять силу, даже если общественное мнение не освободилось от предрассудков. Скажите, синьор капитан, а к тому герою из люфтваффе вы что испытываете?

– Не самые лучшие чувства. Но никто нас и не заставляет любить ни его, ни других союзников. Вы же понимаете, союзы – это политика, а любовь… Это – любовь.

Тёмно-карие глаза итальянского офицера, влажные, как у любого южанина, смотрели с иронией и как-то по-особенному проникновенно. Прекрасно понимая, кто перед ней, Марыля тем не менее почувствовала волнение. Намёки, томные взгляды… Неужели тот набивается на роман? Во «внезапно вспыхнувшую страсть» не верится. Хотя… Для неё он точно не замаран нежеланием вершить вендетту в семействе ветреной невесты, если та история – не выдумка.

Кофе закончился.

– Предложение вымыться действительно меня подкупило. В армии с этим не всегда регулярно, а моё последнее купание было в море – после крушения самолёта. Вы не передумали?

– Отнюдь, синьорина. Я сейчас вызову адъютанта, он вас проводит, предоставит всё необходимое.

– А брат…

– Он – мужчина, потерпит! – офицер улыбнулся. – Вы даже в баню не ходите без брата? Он вас и там оберегает?

– Мы были разлучены до эвакуации в Иран. Оберегать девичью честь приходилось самой. – Марыля встала. – Где ваш денщик?

Фразу про честь она вставила умышленно. Если Капуана рассчитывает на лёгкую победу над развращённой медичкой из польской армии, утратившей стеснительность в лагерях, то пусть не ждёт настежь открытой двери. Впрочем, неизвестно, что у итальянца на уме. Быть может, аристократизм у него напускной. Если маневры не принесут успеха, запросто спустит с цепи внутреннего зверя!

Адъютант также вёл себя учтиво, без игривых намёков, предоставив пленницу попечению немолодой итальянки в тёмном длиннополом платье и с чёрным траурным платком на голове. Попытка разговорить её ни к чему не привела – она по-английски не знала ни слова. После ванной женщина принесла Марыле платье столь же свободного и объёмного кроя, но ярко-синее с белой оторочкой на вороте и рукавах, синюю косынку в тон и открытые сандалии.

В зеркале у входа в помывочную комендатуры Марыля едва себя узнала. Руки медленно повязали платок на волосах, за годы войны привыкшие к пилотке либо вообще оставаться неприкрытыми, но не к платку.

– Синьорина белле! – одобрительно заметила сицилийка и сопроводила её обратно в контрразведку.

– Белиссимо! – подтвердил Капуана, едва Марыля вернулась в его кабинет. – Нас поджидает конный экипаж. Конечно, Пакино – не Рим и даже не Палермо, но я надеюсь, вы получите удовольствие от нашего вояжа.

– А мой брат?

– Если вы не будете против, он составит нам компанию как-нибудь в другой раз. Не откажите мне в удовольствии побыть с вами наедине.

Войцех изнервничался до вечера, пока Марыля не вернулась в камеру с узелком в руках, где была свернута английская форма и грубые солдатские башмаки.

– Матка боска… Это он тебя так вырядил?

– Не нравится? А мне хорошо. Впервые с тридцать девятого чувствую себя девушкой, а не военфельдшером без пола. Кстати, тебе презент.

Сицилийцы с неприязнью относятся к немцам, в том числе, кроме всего прочего, из-за реквизиции продовольствия на нужды вермахта. Арийским союзникам здесь дали кличку, в переводе с местного жаргона означающую «съевшие наших кур». Тем не менее капитан привёз Марылю в маленький открытый ресторанчик, где лишения военного времени практически не ощущались. Он располагался на террасе в предгорье, откуда открывался живописный вид на городок и долину. Полотняный тент укрыл от прямых палящих лучей солнца. Еды было столько, что девушка, дважды завтракавшая в это утро, не осилила и половины, упросив завернуть излишки в салфетку для брата – пакет вышел объёмистым.

– Ешь, узник замка Иф… И слушай. Капуана, конечно, рассыпается в комплиментах «прекрасной синьорине» и, думаю, не лжёт, здесь такие плотненькие, как я, считаются эталоном красоты. Сицилийки воспитаны в строгости, но, быть может, это только первое впечатление, дома показывают себя во всю ширь натуры…

– Не отвлекайся! – перебил её брат, обсасывая баранью косточку. – Так что наш итальянец?