Улан

– А их правда опоили? Ну, гвардейцев? – спросил мальчик чуть погодя.

– Правда.

Успокоенное сопение, все-таки приятно осознавать, что настоящих предателей меньше, чем казалось вначале…

– Они ни в чем не виноваты?

– Виноваты, конечно, – серьезно ответил князь – он, вообще, со своим подопечным старался общаться «по-взрослому» В меру, конечно, ребенок есть ребенок, и оседлать шею наставника или поиграть в карты на щелбаны – это нормально.

– Виноваты, – повторил Рюген, – они просто обнаглели, понимаешь? Привыкли считать себя «солью Земли» просто на том основании, что достаточно высокородны и служат в гвардии. Забыли, что русское дворянство – это прежде всего обязанности, а потом уже привилегии.

– Бабушка распустила? – повторил Павел слова отца.

– Она, – со вздохом признался наставник, – не она одна, понятно. Просто она допустила появление при дворе группы людей, которым можно практически все, вот и… Ну а умные и беспринципные люди могут без особого труда повернуть их в нужную для себя сторону. Так… Вроде бы невинные разговоры, потом чуть более серьезные, еще чуть… Затем добавить какую-нибудь дрянь в вино, и вот уже гвардейцы идут устраивать переворот, искренне считая себя правыми.

– Но ведь они не виновны? – с нотками сомнения повторил Павел.

– Виновны, и еще как. Это солдаты из крестьян могут не понимать сути происходящего, а дворяне обязаны задавать себе и окружающим вопросы, думать о сути происходящего. Ну а если нет… То ты либо просто дурак, либо в чем-то согласен с зачинщиками мятежа.

Зачинщиков «потрошили» очень серьезно, ну так и на кону стояло государство! Петр ходил злой, и видно было – всю демократичность и либерализм из него выбило. Ну а теперь он выбивал из вельмож-мятежников имущество.

Одно только «раскулачивание» Разумовских дало императору свыше полутора сотен тысяч крестьянских душ, и это при том, что «душами» тогда считались только мужчины старше определенного возраста… А ведь были еще и другие – бывший канцлер Бестужев-Рюмин, Пассек и многие-многие другие… Общая численность крестьян, перешедших в собственность императора, составила свыше полумиллиона душ.

Император обчищал заговорщиков не только от жадности, тут, скорее, главенствовало решение лишить их материальной базы и показать, что бывает, когда влезаешь в заговоры. Затем уже – денежный вопрос и, наконец, – освобождение крестьян. Нельзя сказать, что Петр был таким уж противником крепостничества… но не понимать, насколько это вредно для экономики страны, он не мог, вот и решил действовать, раз уж появилась такая возможность.

После первой волны раздачи имений (без крестьян) «истинно верным», последовала и вторая – армейским офицерам и дворянам, отличившимся в боях и, прежде всего, многодетным. Здесь была та же стратегия – по чуть-чуть, но многим. И «многим» было в буквальном смысле – небольшие поместья по шестьдесят-двести десятин получила почти тысяча человек, причем исключительно майораты, завязанные на службу. Государь не скрывал своей философии от Игоря…

– Когда делаешь благодеяния многим и понемногу, они остаются благодарны, а когда много и немногим – они начинают считать это должным.

Вообще, император и раньше любил красиво оформленные фразы, а теперь полюбил еще больше, так что частенько «радовал» окружающих витиеватыми сентенциями. Была и другая подоплека:

– Магнаты всегда опасны тем, что рано или поздно может появиться желание не просто влиять на политику в стране, а делать ее самостоятельно, без оглядки на государя. А с такими деньгами да окруженные множеством прихлебателей, дел они наворотить могут немало.

– Ну-у… Сейчас, да, – согласился Рюген, – ну а позже можно будет допустить существование магнатов. Главное, чтобы были четко очерченные границы, которые им нельзя переступать. И правила игры жесткие, но справедливые, и главное – неизменные.

– Воля государя превыше всего! – стиснул Петр руками подлокотники кресла. Присутствующий на беседе Павел (собственно говоря, она происходила в его покоях) переводил горящие восторгом глаза с одного собеседника на другого.

– И снова согласен, – китайским болванчиком закивал Грифич, – вот только приструнив заговорщиков, ты сам должен очертить рамки, в том числе и для себя.

– Зачем?

– Чтобы инициативу не душить. Если слишком уж увлечешься «волей государевой», вспомни, что было при Петре Первом (Великим попаданец категорически отказывался его называть).

– Верно, – нехотя согласился император, – он любую инициативу задушил, помню.

Такие беседы жутко выматывали принца, но что поделать, Петр повадился проводить их не менее двух раз в неделю, да непременно в присутствии сына – приучал к политике. Ну а каково было Рюгену, который должен был отстаивать свои убеждения, но при этом не слишком страстно, и одновременно облекать суждения в удобоваримую форму, понятную и приемлемую как мальчику, так и государю. Ну а если учесть, что у последнего сильно испортился характер… Было непросто.