Улан

Император верил… Ну или пытался это показать, что, если бы не «чрезмерное усердие князя Грифича», он бы лично руководил подавлением мятежа и, разумеется, успешно. Однако Игоря он «простил, поскольку понимает его опасения в том деле, и некая опасность мне все же грозила». Но доверие к попаданцу было, и теперь тому приходилось время от времени становиться драбантом[118] государя при посещении последним некоторых новоиспеченных узников. Ну и, соответственно, слушать кое-какие разговоры.

– Воры! – повторил он Кириллу Разумовскому. – Поднялись из грязи, скоты неблагодарные!

Гетман (теперь уже бывший, отречение он подписал) слушал его с опущенной головой, хотя видно было – Разумовский не смирился и не считает себя в чем-то виноватым. Проиграл – это да…

Петр долго разорялся и в конце концов охрип, устало опустившись в кресло, принесенное в камеру специально для него. Так-то из мебели здесь был только топчан из досок с охапкой соломы. В камеру зашел незнакомый офицер и что-то прошептал на ухо императору.

– Да? – оживился тот. – Подойду сейчас.

Игорю он жестом велел пока оставаться с преступником.

– Злорадствуешь? – глухо спросил Кирилл князя.

– Нет, – с ленцой ответил тот.

– Злорадствуешь, – убежденно повторил бывший гетман, – а ведь мой брат тебе покровительствовал!

– Ты – не твой брат, – лаконично ответил попаданец.

– Саблю подарил, перстни, деньги…

– Ты всерьез веришь, что он свое дарил? – с интересом уставился на Разумовского принц. Мрачный, но несколько непонимающий взгляд в ответ. – Значит, – задумчиво сказал Рюген, прислонившись к стене, – ты всерьез считаешь, что он имел право на столько богатую жизнь просто потому, что был «ночным императором»? М-да…

Кирилл сжал кулаки и шагнул было к Игорю, но опомнился, а тот продолжил:

– Но он-то ладно, пусть и зарабатывал, как… девка гулящая, но хотя бы зарабатывал, да и человек хороший – в политику вон не лез. А ты? Президент Академии наук, гетман… Быдло ты деревенское, только и умеешь, что грести под себя, а чего хорошего сделал?[119] А подарки… Вот ты действительно считаешь, что не получил бы чего-нибудь такого же от Елизаветы?[120] А так… Кошель-то у них общий, подарил он, то есть подарила она.

Несмотря на такой разговор, Грифич и правда чувствовал себя… обязанным Алексею Разумовскому. Брал подарки? Брал… Совесть… не то чтобы грызла, но гнетущее впечатление было. Так что при удобном моменте, в присутствии семеновцев, он снял с себя тальвар и сломал клинок пополам, выкинув его в Неву, продавать его он счел неправильным… Деньги же, вырученные от продажи перстня, и те самые полторы тысячи золотых он вполне официально передал увечным воинам и, прежде всего, своим уланам.

– Чистоплюй, – пробурчал Миних… одобрительно. Да и разговоров такой поступок вызвал много. Да и что говорить – поступок и правда княжеский. И кстати, кошель от Разумовского и деньги в нем были те самые. Жил Игорь весьма экономно – настолько, что поговаривали даже не о скупости, а о скаредности. Ну сейчас поняли – просто характер такой аскетичный, а вообще – плевать ему на внешнюю атрибутику.

Следствие закончилось только через месяц, и все это время Грифич помогал Миниху в расследовании, играя роль «доброго полицейского». На старика после пресловутого марша через порт посыпалось столько почестей и наград, что он чувствовал себя виноватым, сам предложил такой вариант:

– Все одно, много не протяну.

Игорь заметил, что Бурхард относится к нему не только как к другу, но и как к сыну… И, честно говоря, сам постепенно начинал считать его вторым отцом.

Англичан признали виновными, и посла колесовали. Кстати, он единственный умер так жутко. Князь не знал подробностей, но что-то было такое, что Петр буквально возненавидел посла и Англию. Нет, войну ей объявлять не стали, но отношения сильно охладели. Англичане же, как и обычно в таких случаях, свалили вину на случившееся исключительно на посла, объявив того преступником, которого «соблазнили заговорщики».

Началась раздача «пряников», то есть всевозможных чинов, поместий и денег. Миниху вручили портрет императора в золотой с бриллиантами раме и орден Анны – все остальные русские награды у него уже были… Вице-адмирал Мещерский стал генерал-адмиралом, что соответствовало фельдмаршалу, и получил орден Андрея Первозванного. Князь же получил золотую с бриллиантами шпагу, а также звания камергера и подполковника Семеновского полка. Шпагу получил и Челищев, став заодно семеновским полковником.

Все военные, верные с самого начала и без оговорок, участвовавшие в подавлении мятежа, получили знаки ордена Анны на эфесы шпаг, вроде бы мелочь, все-таки не совсем настоящий орден, но, учитывая его «домашний» статус, они становились как бы очень дальними родственниками (двоюродный брат кумы тестя) императорской фамилии и невероятно этим гордились. И все стали дворянами. Впрочем, это скорее звучит громко. «Истинно верных» было менее пятисот, и большая половина и так была дворянами.