Улан

Проверили бочонки с алкоголем, из которых поили гвардейцев. Поскольку с химическим анализом в настоящее время дела обстояли… никак, то вопросом занялся сам Ломоносов и ряд других ученых мужей.

– Есть какая-то зараза, – устало сообщил Михайло Васильевич, тяжело падая в кресло, больные ноги мешали нормально ходить.

Игорь начал рыться в принесенных бумагах – образцы ученым давали под номерами, чтобы меньше было соблазнов исправить результат.

– Есть! – И с этим возгласом он побежал к Миниху. – Смотри, образцы с опиатами из английского посольства!

Фельдмаршал с хрустом сломал тяжелую трость все еще могучими руками.

– Ошибок быть не может? – мертвым голосом спросил он. Князь отрицательно замотал головой:

– Ни малейшей! С опиатами и какой-то неопознанной дрянью аналогичного типа есть в шести образцах, и в четырех можно четко проследить английский след.

Старик грязно выругался и уставился на Игоря:

– Ты понимаешь, что должен молчать? Что решит Петр, я не знаю, а пока… Я к нему, когда вернусь, тогда и поговорим.

Грифич прекрасно понимал остроту ситуации, если проблему обнародовать, то придется идти на обострение с Англией – самой могущественной державой на сегодняшний день. Если не обнародовать… То очень может быть, что попытка повторится.

Петр был в ярости. Попытка переворота и так тяжело на него повлияла, а тут еще и такое откровенно наглое поведение посла. Как многие интеллигентные люди, он совершенно озверел, столкнувшись с опасностью для себя лично. Английское посольство взяли штурмом, сотрудников арестовали, как и все бумаги.

Здесь Миних взял удар на себя, и Грифич нигде и никогда не фигурировал как человек, помешавший англичанам, к великому его облегчению. Старый фельдмаршал достаточно откровенно сказал:

– Детей и внуков моих не тронут, а сам я стар. Да и нужно как-то извиняться за то, что украл у тебя победу над заговорщиками.

Здесь он был прав. Остался у князя небольшой осадочек, все-таки барабаны тогда только подстегнули желания мятежников бежать, победа уже была за сторонниками Петра.

У английского посла Роберта Мюррея нашли интереснейшие бумаги, в том числе и те, в которых говорилось о выданных Екатерине суммах. Суммы эти были совершенно чудовищные, только незадолго перед мятежом свыше ста тысяч рублей[116], да были документы и о меньших суммах. Были документы, прямо говорящие об измене Екатерины во время войны с Фридрихом и передаче ей секретных сведений противнику…[117]

Нашлись и странные составы одурманивающего действия, и доказательства, что составы эти и в самом деле подливались в алкоголь гвардейцам. Узнав последнюю новость, попаданец облегченно выдохнул, казнить гвардейцев было рискованно, а так… Так они и их семьи сами озвереют, узнав, что их опаивали. О верхушке заговорщиков, конечно, речи не идет – там уже все серьезно, а рядовых можно и помиловать – повод-то серьезный.

Вылавливание заговорщиков продолжалось почти неделю, своих войск было мало, и хотелось как следует вычистить Петербург. Ну а принц воспользовался ситуацией и перевешал всю воровскую братию, расплодившуюся в столице и окрестностях просто в неимоверных количествах. Система оповещения «свой-чужой» была предельно простой: есть следы от кандалов, клеймо или рваные ноздри, и нет внятного объяснения? Повиси-ка, дружок… Пойман откровенный вояка, и тоже нет объяснений? На просушку…

Современники такие действия могли бы посчитать жестокими, но, учитывая начавшиеся на фоне мятежа грабежи, насилие и мародерство, горожане так не считали. Рюген железной рукой утихомирил разбойный мир. Ну и главное, всех, в ком были хоть какие-то сомнения, Игорь не вешал, а приказал сгонять в импровизированные лагеря на нескольких свободных островах города. Потом разберется.

Въезд Петра Федоровича в Петербург был триумфальным, горожане выстроились по пути следования и радостно приветствовали его, они уже на своей шкуре почувствовали, что же такое переворот. Ну а потом – умелый пиар сторонников императора и факты, обличающие мятежников в самом скотском облике. Их хватало, так ничего и не пришлось выдумывать.

Знатных вельмож, замешанных в заговоре, государь приказал арестовать и держать их в Петропавловской крепости поодиночке. Настроен Петр был весьма мрачно и решительно, так что ничего хорошего вельможам не грозило. И если знатные и родовитые могли отделаться потерей состояния, особенно если другие члены рода были нормальными подданными…

То вот Разумовским и другим «выскочкам» это не грозило. Именитых предков у них не было, да и с личными заслугами было туго. Ну не считать же такими постельные достижения старшего брата – «ночного императора»…

– Воры, ничтожества, вознесенные из грязи! – с ненавистью говорил о них Петр. После мятежа Грифич стал пользоваться абсолютным доверием государя, хотя и был подвергнут жестокому выговору за «похищение» с последующим перевозом в Кронштадт.