Улей 2

Холодное туманное утро плавно растворяет ночь. Сбегая вниз по лестнице, Ева останавливается и, нетерпеливо ожидая, пока Исаевы дойдут от машины к парадной двери, машинально рассматривает свои исписанные синей ручкой джинсы.

Черепа, цветы, огромные знаки препинания, короткие надписи — творения ее рук. Ольга Владимировна первой оценивает эту «красоту». Выдыхает и негодующе откидывает за плечи волосы.

— Что за вид, Ева? Ты что, решила меня добить?

— Вы же не отправите меня туда на все лето? Мама?

— Нет. Только на два месяца. Такова программа.

— Какая программа? Я не хочу! Пожалуйста…

— Перестань истерить, Ева! У меня нет на это времени. Ирина Давидовна уже проинструктирована насчет твоего питания и режима приема лекарств.

— Меня тошнит уже от вашей постной еды! И от ваших лекарств, делающих меня сонной и вялой! От вас!!!

— Закрой рот, Ева, — окидывает ее гневным взглядом отец. — Иначе это сделаю я.

— Научись сдержанности, — вздыхает Ольга Владимировна, поправляя прическу. — Контроль, Ева. Помнишь? Ты должна управлять своим телом и следить за тем, что говоришь. Тогда не придется глотать таблетки.

— Я не могу. Я не могу… Мама…

Смена.

Возбужденный крик и свист толпы.

— Бей! Бей! Бей! Бей!

Обхватывая коленями распростертую на полу одноклассницу, Ева возвышается над ней, натягивая ее длинную косу как канат.

Ярость проносится внутри нее, словно смерч, снося на своем пути какие-либо положительные эмоции. Приподнимая Христенко за плечи, она резко шмякает ее головой о пол. Затыкая ей рот рукой, придавливает и удерживает.

— Теперь ты запомнишь: это моя школа.

Новые кадры замещают старые, накладываясь на шум толпы музыкой. Ева ощущает боль и напряжение в пальцах от длительной игры на фортепьяно, но все равно продолжает перемещать их по клавишам. С упорством и грацией, расщепляя мелодию на идеальные звуки. Заражая ею окружающее пространство, наслаждается ступором Тополевой. Наконец-то, эта старая скрученная карга удовлетворена исполнением.

— Безупречно, — резюмирует та, закладывая руки за спину.

Дает знак на повтор, обращая взгляд в окно. Впервые Тополева не пускается в длинные занудные лекции о смысле мелодии, не делает поправок, не высказывает замечаний… И впервые она перестает зрительно следить за исполнением Евы.

— Что это за мелодия? — обращается к педагогу входящий в комнату Исаев. — Почему она ее постоянно играет?

— Моцарт, — тихо отзывается женщина, продолжая изучать пустой задний двор. — Реквием.

— То-то же, похоже на похоронный марш. Остановите ее. Пусть играет что-то другое.