Улей 2

— Воспоминания могут начать возвращаться уже завтра.

Могут. Ключевое слово. Доктор не озвучивает того, что в некоторых случаях память не возвращается. Никогда.

Он продолжает говорить спокойным деловым тоном.

— Как правило, в хронологическом порядке, начиная с самых давних. Толчками могут послужить различные факторы. Визуальные, слуховые, сенсорные…

И только в конце этот чудо-лекарь добавляет, сминая звуки до неразборчивого бормотания.

— Воспоминания о последних событиях, предшествовавших амнезии, зачастую не возвращаются никогда.

К вечеру первого дня у Евы случилась истерика. В глазах и голосе девушки читался неподдельный страх. Абсолютная паника. Она плакала и плакала. Беспрестанно спрашивала, что случилось. Задавала вопросы, на которые Адам не знал ответов. Он попросту не был готов к подобному.

— Что-то здесь не так… — заикаясь, прерывисто бормотала она. — Неправильно… Почему я не помню, хотя бы, кто я? Что случилось? Как это произошло? Из-за чего?.. Мне страшно! Я не уверена, могу ли я кому-нибудь доверять…

— Ты можешь доверять мне.

Размазывая слезы по щекам, она наклоняется ближе. Тихо шепчет, неосознанно привлекая его внимание к припухшим малиновым губам.

— Я чувствую себя очень странно.

Титов перестает дышать, когда Ева хватает его за руки. С силой сжимает, синхронно с этим впиваясь в него своими черными глазами.

— Внутри меня что-то сломалось.

Это признание крушит «что-то» и внутри него.

— Все нормализуется. Все будет хорошо, Эва. Я помогу.

Но, в действительности, он не делает ничего, чтобы помочь ей. Для этого нужно обладать исключительным качеством — умением жертвовать собой, ради других. Ему этого на примерах не привили и генетически, видимо, тоже обделили.

— Что ты делаешь, Адам? Ты же не станешь сейчас манипулировать ее чувствами?

Терентий Дмитриевич с беспокойством заглядывает в лицо сидящего на диване сына.

— Нет, — тихо отвечает Адам, поднимая взгляд к отцу. Сцепляя руки в замок, сжимает челюсти. — Я не собираюсь причинять ей вред.

Мужчина присаживается на подлокотник кресла, скрещивая на груди руки.

Мотивы, которые руководствуют Адамом, скрыты тенями недосказанности. Но взгляд, которым он смотрит на Еву, демонстрирует намного больше, чем могли бы открыть слова.

— Ты понимаешь, что вынуждать ее сейчас чувствовать что-то, даже из благих побуждений, эгоистично. На всякий случай спрашиваю…

— Я не пытаюсь заставить ее что-то чувствовать, — резко выдыхает парень.

— Я всего лишь хотел напомнить тебе об осторожности. Это тонкий лед. Не стоит внаглую ломать его. Утопишь и себя, и ее.

— Ладно, хватит, — говорит он, поднимаясь. — Я понимаю это, папа.

Воскрешая в памяти сумасшедшие волнения, что пережил, пока вез Еву в больницу из дома Исаева, чувствует, как в груди все сжимается. Дышать тяжело становится. Перед глазами: неподвижное тело девушки на больничной каталке и врачи, разрезающие на лоскуты ее одежду в поисках физических повреждений.