Улей 2

Читает в ее глазах ужас, и это убивает его. Наплевав на собственный запрет физических касаний, сгребает ее в объятия.

Еве становится трудно дышать. Удушают не руки Титова. Мысли и чувства. Ее тело дрожит, потому как оно, кажется, не способно удержать внутри себя весь котел ее эмоций.

Плохие и хорошие. Они смешиваются. Соединяются. Замещают друг друга. И Ева перестает понимать, что чувствует.

На кого направлен этот негативный поток? На отца или все же на Адама?

Говорит ли он правду? Если нет, зачем обманывает?

— Это невозможно, — выдыхает скорее растерянно.

И тотчас понимает, что Титов не врет. Ведь отец не попытался вернуть ее домой. Он к ней лично ни разу даже не обратился. Только пригрозил убить наряду с Титовыми.

В грудь ударяет новая волна боли и негодования. Прикусывая губу, зажмуривается, стараясь сдержать рвущиеся рыдания.

— Но почему? — срывается с ее губ бессмысленный и бессильный вопрос.

Глава 35

Перед ее мысленным взором неожиданно возникает четкий образ женщины. Идеальные волны темных волос, строгий взгляд, недовольно поджатые алые губы.

Просторную террасу заливает мягкое искусственное освещение. Опираясь на спинку чёрного плетеного кресла, Ева слышит сбоку от себя нежнейшее птичье чириканье. Машинально прослеживает за ним взглядом. Большая серебряная клетка с изогнутыми толстыми прутьям держит в плену птицу. Насыщенного бронзового цвета с контрастной чёрной головой.

Жалость, которая разливается у нее в груди, отвлекает ее от гневного взгляда матери, пока та не встряхивает ее за плечи.

— Боже, Ева! Ты ударила эту девочку прямо посреди приема в доме мэра! Это не просто возмутительно безнравственно! Это жестоко! Это… Господи, что же ты творишь? Когда ты, наконец, остановишься? — восклицание вспаривает воздух, как лезвие кожу. — Как же мне порой стыдно, что ты моя дочь. Худших детей я просто не встречала.

Дрожь холодной змеей скользит по спине Евы. Это не страх. Сильнейшая обида. Она скользит ей под руку и скручивается ледяным клубком на груди.

Слезы застилают взгляд, но ярость сдерживает их, заставляя сосредотачиваться на незамедлительном возмездии.

— Это мне стыдно, что вы мои родители.

Ответный удар не пробивает панцирь матери. Склонив голову на бок, она лишь слегка щурит глаза, разглядывая дочь.

— А какие бы тебя, моя дорогая, устроили? Пара из серой массы, вкалывающая по двенадцать часов на каком-нибудь консервном заводе? Или, может быть, алкоголики, забывающие о том, что у них есть ребенок?

— Подошли бы даже алкоголики. Думаю, быть забытой слегка предпочтительней, чем подвергаться постоянной критике.

— Вот как? Ну, говорить подобное — чистой воды лицемерие, которое ты, по твоему мнению, так сильно презираешь. Ева, ты привыкла к финансовым возможностям, которыми мы с отцом тебя обеспечиваем. Без нас ты не продержишься и дня, — холодно заявляет женщина. — Пойми уже, наконец, что мы хотим тебе помочь, потому как проблема не в нас. Проблема в тебе. Ты больше не ребенок, Ева. Тебе тринадцать. Общество не будет вечно списывать твое поведение на возраст.