Улей 2

У него возникает сильнейший соблазн схватить ее за плечи и хорошенько встряхнуть. Заставить говорить, и говорить правду. Но он уже знает, что с Евой это не сработает.

Шагая за ней, теряется в сомнениях и тревоге. Утопает. Оглядываясь на трехэтажный дом, в котором все до одного окна светятся желтым светом, ощущает, как спину осыпает холодными мурашками.

Она начинает говорить только по дороге. Переведя дыхание, улыбается. Но эта улыбка такая же фальшивая, как и то спокойствие, что выказывает Титов.

— Хотела взглянуть в глаза матери.

— Не смогла?

«Только не ври, Ева!»

— Нет.

Но он-то знает, что она входила в дом. И провела там порядка сорока пяти минут.

Поджимая губы, закусывает их изнутри. Смотрит на Еву. Только она уводит свой взгляд в сторону. Хотя бы на это совести хватает.

— Почему?

— Появился страх, что если войду, не вернусь.

Титов замолкает, не в силах вымолвить ни слова. Смотреть в ее сторону не желает. Злость зарождается в груди и горячими волнами поднимается к горлу. Разносится по телу. Топит.

«Что она там делала?»

«Почему врёт?»

«Как она смеет после всего врать?»

«Почему?»

— Останови, — ладонь Евы накрывает его вцепившуюся в руль руку. — Сейчас.

— Тебе плохо? — притормаживая у обочины.

Отстегнув ремень, она замирает, тяжело вздыхая. Ныряет лицом в ладони, едва слышно бормочет какие-то ругательства. Вздрагивает, будто ее прямо сейчас вырвет. А после, вместо того, чтобы выйти из машины, как он предполагает, перемахивая центральную консоль, забирается к нему на колени. Седлает, наплевав на благопристойную юбочку-солнце. Касается лбом его лба. Прижимается, затрудняя дыхание им обоим.

Злость отступает стремительно. Болезненный восторг взлетает по груди вверх. Обдает томительным теплом. А после — жжет, как раскаленное железо. Плавит изнутри.

— Ладно, говори уже. Говори, — выдыхает Титов.

— Нет, — катает лоб по его лбу, будто все, что происходит, забава.

Для нее, очевидно, забава.

— Скажи ты, Адам. То, что я не могу, — взволнованно частит словами Ева. — Ты можешь, — глаза заполняют слезы. — Ты сильнее. Ты победил.

Победил? А судьи кто?

Вспомнила ли Ева ту дебильную игру-войну, в процессе которой покалечила ему душу? Она издевается, называя его победителем?

— Выражайся конкретней. Что ты хочешь услышать?

Сглатывая, тяжело смотрит ей в глаза. Чувствует, как внизу живота дрожат скрученные в узел нервы, а с виду-то кремень.

— Ну? Что сказать? Чего ты хочешь, Эва?

Она съедает его глазами. Пожирает жадно. Но молчит, упрямо поджимая губы и вздыхая, приоткрывает их.

Красивая. Какая же она красивая!

Неземная. Исключительная. Богемная. Фантастическая. И абсолютно несчастная в это мгновение. Принимает решение не в пользу Адама. Отстраняется, собираясь вернуться на свое место.

Он не позволяет. Останавливает, надавливая на поясницу. Резко выпрямляясь, прижимает к рулю.

— Так быстро сдаешься… Титова? — ее глаза сверкают в полумраке. В этом блеске и злость, и восторг — ненормальная смесь. Но у Адама при виде нее по позвонкам взрывная волна мурашек проносится. — Как ты говорила, дорогая? Хочешь меня в свою кровь? Хочешь мою силу? Я дал тебе ее. Ты — Титова. Моя. В этом сила. Что тебе еще нужно? Почему ты это обесцениваешь? Почему ты вернулась к ним, если ты моя? Ты — моя!

В голосе и глазах Адама — его эмоции. В отличие от Евы, он не прячет их. А она, выпив их все до дна, опускает взгляд. Пытается проглотить, но слишком много их. Слишком много… Трудно ей.

— Нет, смотри мне в глаза, — обхватывает пальцами лицо девушки. — Смотри!

Повинуется. Вот только в глазах вспыхивает пламя из злости и страха, которое поглощает все остальные ее эмоции. Не оставляя выживших, оно их все сжигает.

Ева, конечно, понимает, что не дает Титову и половину того, что он заслуживает. В чем он так же, как и она, нуждается. Но, проблема в том, что она все еще не может раскрыться. Заело дверцу, едва та приоткрылась. И никак дальше. Никак.

«Может, стоит сорвать с петель?»

«Рвани посильнее, Адам…»

— Я не обесцениваю то, что ты делаешь, — единственное, что Ева говорит, и замолкает, снова прикрывая веки.

Ее ресницы дрожат, отбрасывая тени на щеки. Дыхание шумно толкает воздух. Она пытается его нормализовать, но вряд ли у нее это получится в скором времени.

В это мгновение Титов ее… Он ее безудержно, до боли желает. Притушить эти тоску, вожделение и ярость. Ворваться в ее глубину. Завладеть полноправно.

Хотя бы поцеловать… Эти ее пухлые малиновые губы…

— Поедем домой, Титов.

Он ругается матом. Грубо и грязно выражаясь, осыпает воздух проклятиями.

А затем…

— Я люблю тебя, — хрипит, толкая между ними воздух, как ощутимую энергию.

Нарушает собственное равновесие, давая Еве то, в чем она нуждается. Снова и снова вытаскивает ее из обломков души. Тянет наверх.

— Люблю тебя, — выкрикивает. — Люблю!

Вздрагивая, будто сквозь ее тело проходит электрический разряд, Ева смотрит на Адама, как на Бога.