Улей

Ибо это был не город в том смысле, в котором люди понимали город. Ни один человеческий разум не мог бы вообразить такое, и ни один человеческий мозг не обладал инженерными навыками, чтобы заставить его стоять и не падать. Это не был город как таковой, место домов и жизни, это было суровое и враждебное, утилитарное и машинное, нечто, созданное безнадежно холодными и автоматизированными разумами. Муравейник.

Улей.

Хейс чувствовал, что, просто разглядывая это, просто позволяя своим глазам блуждать по этой непристойной геометрической матрице, он каким-то образом становился меньше человеком. Оно капля за каплей испаряло сладкое и прекрасное молоко человеческого состояния. Это было зло, нечестивое и кощунственное. Слова, порожденные слабым, суеверным умом, но Хейс гордился этим умом. Потому что это делало его человеком. Он был горячим и эмоциональным, а не машиной, подобной тем существам, которые вырастили это ужасное место.

"Как и сказал Гейтс, кажется, что он простирается на многие мили", - отметил Катчен.

Невозможно было узнать, как далеко в глубь гор простирается город. Ибо, как сказал Гейтс, он тянулся настолько далеко, насколько мог видеть глаз и насколько достигал их свет, хотя вдалеке можно было видеть, что некоторые его части были покрыты обвалами и поглощены замерзшими реками ледникового льда.

Палеозойский мегаполис.

Место, которое могло вдохновить дикие сказки о мифических местах, таких как Туле и Гиперборея, Лемурия и Лунные горы. Мистический Коммориум[50] и скрытая Атлантида. Он был прототипом бесчисленных дочеловеческих богохульств, таких как Безымянный Город и жуткий Кадат в Холодных Пустошах за пределами Ленга. Было ясно видно, как он был шрамирован и исцарапан движением ледников, поднят и вдавлен, растерт между массивными ледяными потоками, как кукурузная мука.

"Мы же не собираемся идти в эту кучу костей, не так ли?" - спросил Катчен сухим, надтреснутым голосом. "Я имею в виду... да ладно, Джимми, он не выглядит безопасным. И, Господи, я не боюсь признать, что меня пугает до усрачки, просто глядеть на это".

Это тоже пугало Хейса.

Пугало его такими фундаментальными способами, о которых он даже не подозревал. Это оскорбляло его, как оскорбляло всех людей, дикарей или разумных, и у него было непреодолимое желание вернуться сюда со всем динамитом, который он мог уместить в "Снежного Кота", и обрушить эту чертову гору прямо на вершину города.

- Это достаточно безопасно, - сказал он. - Гейтс и остальные пролезли через него, и мы тоже сможем.

- Бред сивой кобылы. Меня не волнует, что делали эти чертовы Джонни в лабораторных халатах, я туда не пойду. Вот и все. Вот и все, что в этом есть, блять, хорошего. Он стоял там, тяжело дыша, и выглядел так, будто ему хотелось закричать или заплакать.

- Да ладно, Джимми, не делай этого со мной... посмотри на эту чертову штуку, ладно? Мне снятся плохие сны, когда я это вижу. Но зайти туда... это как могила, как большой гниющий гроб с распахнутой крышкой... я... мне очень жаль, Джимми... я просто не могу.

Хейс подошел к нему и похлопал по плечу. - Просто подожди нас здесь. Мы не долго. Следи за генератором.

- Черт, я даже не смогу поменять масло в своей чертовой машине, - сказал Катчен.

Он стоял там, руки на бедрах, наблюдая, как они карабкаются по разрушенным каменным колоннам и через овальный проход, один из сотен, если не тысяч, врезанный в обветренный облик этого города.

"Вы двое действительно оставили бы меня здесь одного, не так ли?" - они услышали его крик. "Боже, разве это не великолепно? Придурки. Оба вы придурки".

Они едва успели войти внутрь, как Катчен, спотыкаясь, вошел следом за ними, называя их всеми именами, которые могли прийти в голову, и некоторыми, которые не имели абсолютно никакого смысла.

Возможно, город действительно выглядел как гроб, но, по крайней мере, внутри него он не останется наедине с мрачными, дочеловеческими воспоминаниями этого места.

41

Внутри город был не менее удивителен.

Не менее безумен.