Улети на небо

Каппель быстро создал рабочую комиссию, и она приступила к подсчету захваченных трофеев. Золото решено было сразу же переправить в Самару на пароходах. Красные, отступая, увели с собой весь гужевой транспорт, и в городе невозможно было сыскать ни одной повозки, телеги, коляски или хоть какой-нибудь мало-мальски сносной брички. Командующий приказал подогнать к зданию банка городские трамваи, чьи пути были проложены совсем рядом. Сидя за простым канцелярским столом в одной из рекреаций хранилища, он тщательно записывал в толстую тетрадь все выносимые предметы. Во время подъема из подвалов тяжелых ящиков один из них уронили, и монеты рассыпались по полу в разные стороны. Солдаты принялись собирать их, горсть за горстью складывая перед Каппелем. Он внимательно пересчитывал их и записывал данные подсчета в ту же тетрадь. Ни один даже самый маленький полуимпериал не пропал, все сошлось с составленной ранее описью.

Полковник прикрыл глаза и… груженные золотом трамваи, постукивая колесами на стыках рельс и мелодично позвякивая, потянулись один за другим на казанскую пристань. Они летели в предрассветном тумане, зябко дрожа, на их окна ложилась нежная холодная морось… изнутри стекла покрывались томительной испариной, и вагоны захватывал волшебный полумрак… слоистая голубовато-зеленая мгла наползала на сложенные ровными рядами ящики, на фигуры офицеров охраны, крепко сжимающих в руках винтовки с примкнутыми штыками… вагоновожатый впереди был виден словно сквозь толщу воды, над которой белеет яркое безоблачное небо… и над ящиками с золотом медленно скользили прекрасные золотые рыбы… золото от золота, подумал тогда полковник… нет, в то время, конечно же, поручик… золото от золота, а серебро от серебра… длиннохвостые рыбы, поблескивая драгоценной чешуей, свободно перемещались по пространству вагона, задевая своими плавниками безмятежные лица офицеров, а снаружи — и это хорошо было видно сквозь окна — вагон сопровождали могучие двуглавые орлы, как будто только что покинувшие трафаретные плоскости упаковочных ящиков… они летели в некотором отдалении, плавно планируя вдоль трамвайных путей, и этот магический эскорт придавал зрелищу, которое могли бы увидеть редкие прохожие, случись они в этот час на улице, особую торжественность и таинственность…

Возле пристани ящики были перегружены на дебаркадер, а потом началась их погрузка на палубы двух речных пароходов.

Солнце встало уже довольно высоко, туманная морось прекратилась, и гимнастерки солдат, грузивших золото, покрылись темными пятнами пота. Солдаты сновали меж дебаркадером и пароходами, словно муравьи, вытянувшись в длинную подвижную цепочку, полусонные офицеры с винтовками в руках лениво поглядывали по сторонам, солнце палило, и казалось, на пароходы грузят не золотой запас Российской империи, а какие-нибудь банальные огурцы… Золотые и серебряные рыбы выплыли из трамвайных вагонов и растворились в знойном воздухе, а двуглавые орлы расселись по окрестным деревьям, фонарным столбам, бетонным тумбам дебаркадера и спокойно наблюдали за происходящим, поворачивая свои парные головы то в сторону речной глади, то к блистающим на солнце рельсам, по которым прибывали бесконечные трамваи. К полудню погрузка была завершена, пароходы отчалили и, жалобно погудев, вышли на фарватер…

Передохнув, полковник снова придвинулся к столу. По тетради медленно ползла отражающая переменчивые блики Тиффани изумрудная бронзовка, словно отлитая из зеленого металла, и полковнику отрадно было наблюдать за уверенным тяжеловесным ходом ее основательного тельца. Он вспомнил свои лекции… Cetonia aurata… какое красивое название… «сetonia» на древнегреческом как раз и означает «металлический жук»… Бронзовка ползет, медленно, с твердой решительностью цепко переставляя лапки, стремясь к какой-то своей, только ей одной ведомой цели… Полковник аккуратно взял ее двумя пальцами и перенес с тетради на стол… не мешай, любимый изумрудный жук, мне нет дела до тебя… ведь твое время давно прошло и никогда уж не вернется, хоть ты и воскрес непонятно для чего… впрочем, ты явился охранять мои сокровища, как охранял их в «Нибелунгах»… ибо ты — хранитель кладов, чуткий сторож драгоценностей… что ж… если б я назвал главной драгоценностью свою слабеющую память, то, пожалуй, тут бы ты мне и пригодился… Полковник снова прихватил ручку почти несгибающимися пальцами, и она нерешительно повисла над белой гладью тетрадного листа…