Улети на небо

На выходе из Ука авангардные колонны обоза напоролись на засаду и вынуждены были вступить в бой. Дорога на входе в тайгу сильно сужалась, и идущим позади отрядам пришлось занимать фланги, выходя на стороны в глубокий, почти по грудь снег. Мобильности не было никакой, сзади напирала многотысячная колонна, фланги были скованы вязкою трясиною снега, но, тем не менее, удалось быстро развернуть два пулемета и отразить атаку. Бой был коротким и жарким. На политой кровью дороге осталось три-четыре десятка трупов. Убирать их не хватало сил, обойти по снежной целине было невозможно, и потому обоз двинулся прямо по мертвым телам.

…Полковник подобрал упавшую трубку, потянулся к лампе и посмотрел вниз…

…Сани медленно шли, и вдруг из грязного крошева снега и окровавленных кусков льда глянула ему прямо в глаза оскаленная человеческая голова со срезанной полозьями кожей и разорванными губами… он отшатнулся в ужасе и инстинктивно ухватился рукою за ледяное предплечье генерала… тот застонал и открыл глаза…

…К вечеру вошли в Нижнеудинск, разместились, и главнокомандующий назначил совещание. Но перед самым началом его он потерял сознание, упал и, будучи уложенным в постель, долго бредил, пока наконец не очнулся и его не отпоили горячим чаем. Совещание он провел лежа на кровати и держался молодцом, однако было заметно, что долгий разговор о дальнейших планах, возможностях продвижения и перспективах очень утомил его.

В конце совещания он попросил командиров частей обдумать кандидатуры на должность главнокомандующего и, хотя все энергично запротестовали, настоял на своем. Потом, когда все уже разошлись, он снова впал в беспамятство и все повторял в бреду: «Войцеховский… Войцеховский… он один только сможет… у него глаза дерзкие и злые…»

Покинув Нижнеудинск, колонна отступающих двинулась вдоль линии железной дороги, полностью занятой чешскими эшелонами. Чехи, отказываясь брать в свои вагоны раненых и больных, делали, тем не менее, исключение для больного генерала Каппеля, как только узнавали, что он следует в обозе. Но генерал и слышать не хотел о чехах. «Я умру среди своих, — говорил он. — И армию не оставлю, пусть чехи катятся к чертовой матери! Не хочу ехать в мародерских эшелонах».

Он уже хорошо понимал, что дни его сочтены, и вскоре продиктовал приказ о назначении Войцеховского главнокомандующим армиями Восточного фронта.

В последующие несколько дней он был отрешен от мира, отказывался от еды, только жадно пил воду, а 25-го вечером выпал из сознания. Ночью он бредил и метался в жару; утром нужно было двигаться, но все уже понимали, что генерал при смерти, однако же тронулись и прошли совсем немного, так как больной стал задыхаться на морозе. Остановившись в доме станционного смотрителя на каком-то безымянном разъезде, положили генерала на деревянную лавку возле окна, укрыли хозяйским тулупом, подложили под голову засаленную подушку. Генерал был в беспамятстве, — в груди у него клокотало и свистело; надсадно кашляя, он хватал воздух почерневшим ртом, но не оставлял своего поста. «8-ю дивизию — на север! — хрипел он из последних сил. — Кавалерия! С фланга! Ижевцы и воткинцы — во фронт! Ребята! Держать тылы!!».

Этот последний бой генерала продолжался около часа; доктор Меллендорф неотлучно находился рядом, пытаясь утишить страдания больного, все, кто был в домике станционного смотрителя, измучились этой страшной картиной и со слезами на глазах мысленно уже прощались с генералом.

Неожиданно он пришел в сознание и перестал двигать армии… обведя столпившихся в помещении офицеров лихорадочным взором, он оторвал голову от подушки, хрипло вздохнул и едва слышно произнес: «Как я попался… как же я попался…».

Умер он не от обморожения и не от последствий ампутации, а от двусторонней крупозной пневмонии. Доктор сказал потом, что одно легкое у него полностью сгорело, а от второго остался лишь маленький сегмент…

Полковник сосредоточенно смотрел в потолок и напряженно думал: найдутся ли в нашей истории герои, которые могли бы стать в один ряд с таким страдальцем, как героически погибший Каппель?

Бедное полковничье сердце, изношенное, исстрадавшееся… оно помнило гибель любимого командира и старшего товарища… оно трепетало от воспоминаний, и полковник видел розвальни, — замороженные, убранные толстым слоем инея, на них — простой деревянный ящик с телом генерала, а рядом — он, мальчишка, молодой поручик. Жалкая шинелишка да офицерская фуражка, подвязанная старушечьим платком, потрепанные валенки и кисти рук, замотанные тряпками…

«Я это опишу, — думал полковник, — я все это подробно… вот только встану и опять возьму перо…

…я опишу это так:

…Войцеховский решил двигаться на Иркутск.

Этому решению предшествовали страшные события. Белые армии продолжали отступление на восток; красногвардейцы и партизаны теснили их по всем направлениям. В самом конце года под давлением союзников и собственного совета министров Колчак сложил с себя полномочия Верховного правителя и передал золотой запас под контроль чешских легионеров.